Виктор Кунин - Последний год жизни Пушкина

Я собираюсь в Белокаменную, на свадьбу сестры, — повезу туда и всю «Птицу». — Мне пишут, что вы опять будете в Москве — дай бог мне с вами там съехаться. «Наблюдатель» выходит все плоше и плоше — жаль мне, что я увязал в него стихи мои: его никто не читает.

Ответ на послание князя Вяземского будет скоро — виноват я, грешный, перед ним, но ведь я был немощен и хил — поправляюсь и исправлюсь.

Н. М. Языков — Пушкину.

1 июня 1836. Из Симбирской губернии в Петербург.

Милостивый государь Александр Сергеевич

В первом томе издаваемого Вами журнала Современника помещена статья: Долина Ажитугай, сочиненная Султаном Казы-Гиреем, корнетом лейб-гвардии Кавказского-Горского полу-эскадрона.

Высочайшим его императорского величества повелением, последовавшим в 1834-м году, повелено: чтобы как военные, так и гражданские чиновники не иначе предавали печати литературные произведения свои, оригинальные и переводы, какого бы рода они не были, как по предварительном разрешении директоров департаментов, начальников штабов и генерал-интендантов.

Означенная статья корнета Султана Казы-Гирея не была предварительно представлена ни на мое рассмотрение, ни на рассмотрение начальника моего штаба.

Уведомляя о сем Вас, милостивый государь, я покорнейше прошу на будущее время не помещать в издаваемом Вами журнале ни одного произведения чиновников высочайше вверенного мне Жандармского корпуса, лейб-гвардии Кавказско-Горского полу-эскадрона и собственного конвоя государя императора, не получив на то предварительного моего или начальника моего штаба разрешения.

А. X. Бенкендорф — Пушкину.

15 апреля 1836. Петербург.

Письмо, коего Ваше сиятельство удостоили меня, и статью о взятии Дрездена имел я счастие получить. Хотя цензура и не могла допустить к печати оправдание генерала Давыдова, — тем не менее, милостивый государь, благодарен я Вашему сиятельству за внимание, коим изволили почтить мою покорнейшую просьбу.

С глубочайшим почтением

и совершенной преданностию

Пушкин — М. А. Дондукову-Корсакову.

Вторая половина (после 16) апреля 1836.

Петербург (Черновое).

Двенадцать лет, любезный друг, я не писал к тебе… Не знаю, как на тебя подействуют эти строки: они писаны рукою, когда-то тебе знакомою; рукою этою водит сердце, которое тебя всегда любило; но двенадцать лет не шутка. Впрочем мой долг прежде всех лицейских товарищей вспомнить о тебе в минуту, когда считаю себя свободным писать к вам, долг , потому что и ты же более всех прочих помнил о вашем затворнике. Книги, которые время от времени пересылал ты ко мне, во всех отношениях мне драгоценны: раз, они служили мне доказательством, что ты не совсем еще забыл меня, а во-вторых, приносили мне в моем уединении большое удовольствие. Сверх того мне особенно приятно было, что именно ты, поэт, более наших прозаиков заботишься обо мне: это служило мне вместо явного опровержения всего того, что господа люди хладнокровные и рассудительные обыкновенно взводят на грешных служителей стиха и рифмы. У них поэт и человек недельный одно и то же; а вот же Пушкин оказался другом гораздо более дельным, чем все они вместе. Верь, Александр Сергеевич, что умею ценить и чувствовать все благородство твоего поведения: не хвалю тебя и даже не благодарю, потому что должен был ожидать от тебя всего прекрасного; но клянусь, от всей души радуюсь, что так случилось. — Мое заточение кончилось: я на свободе, т. е. хожу без няньки и сплю не под замком…

В. К. Кюхельбекер — Пушкину.

12 февраля 1836. Из Баргузина в Петербург.

Милостивый государь Александр Сергеевич!

Его сиятельство граф Александр Христофорович просит Вас доставить к нему письмо, полученное Вами от Кюхельберга, и с тем вместе желает непременно знать чрез кого Вы его получили.

А. Н. Мордвинов — Пушкину.

28 апреля 1836. Петербург.

Милостивый государь Александр Николаевич,

Спешу препроводить к Вашему превосходительству полученное мною письмо. Мне вручено оное тому с неделю, по моему возвращению с прогулки, оно было просто отдано моим людям безо всякого словесного препоручения неизвестно кем. Я полагал, что письмо доставлено мне с Вашего ведома. <���…>

Пушкин — А. Н. Мордвинову.

28 апреля 1836. Петербург.

Милостивый государь Александр Сергеевич.

Сообщаю для сведома Вашего, что с Вашей части в сельце Кистеневе по предписанию Николая Ивановича собранный оброк мартовский 900 руб. переслан в Московский Опекунский Совет 10 числа марта месяца и до сих пор не получено еще квитанции на оную сумму.

Предписывал мне Николай Иванович, дабы уведомить его, сколько именно в Кистеневе в Вашей части собирается годового доходу, о чем я уже и доносил, — и можно ли умножить годовой доход. Я другого средства не предвижу, как только возвысить на крестьянах оброк — это зависит от Вас — о сем до сих пор Николаю Ивановичу ничего не отвечал.

Вчерашнего числа получил письмо Сергея Львовича, из которого понял, что находится в ужасном расстройстве после покойной Вашей матушки, а моей благодетельницы Надежды Осиповны, и в оном прописывает — Не знаю, куда приклонить голову . — Я на сие решился предложить Сергею Львовичу, дабы оставил Петербург и переехал в Болдино, что там может найти по сельскому хозяйству разного роду приятности и что может жить спокойно, ни в чем не нуждаясь.

Так как мне известны все обстоятельства Сергея Львовича, по моему мнению одно только средство и остается, которым может поправить свое состояние, со временем может быть полезным и для Вас. — Преданность моя к Вам и Сергею Львовичу заставила меня решиться на сие предложение.

Не оставляйте, Александр Сергеевич, сего без внимания, употребите все средства уговорить Сергея Львовича переездом в Болдино.—