Капитан Зельтц - Дневник казачки

Папа только что вернулся с Германской Войны. Целых три года мы его не видели, мама управлялась по хозяйству одна. Была у нас корова, была земля, вот только пахать её было некому. Без лошади ни пахать ни сеять невозможно. Но мама у нас была мастерица на все руки.

Она научилась сама очень хорошо шить и шила на заказ. А вместо платы нашу землю пахали и засеивали. А потом нужно было хлеб скосить, собрать и обмолотить. А потом свезти зерно на мельницу и вернуться с мукой. Так маме приходилось шить и день и ночь, при свете керосиновой лампы-коптилки. От такой лампы света мало, но зато черный дым оседал на потолке и на всех вещах.

И вот когда папа вернулся, ему пришлось устроиться рабочим на нефтяные промыслы, чтобы заработать на лошадку. А ещё он мечтал купить фургон, и объехать на нём весь свет.

Тем временем, у нас стало уже три коровки, да ещё бычок. И тогда папа продал одну корову и бычка, добавил «нефтяные деньги» и смог купить лошадку! А потом – ещё лошадку и фургон! И у нас получилось целое хозяйство! И жизнь стала налаживаться! Мы с братом снова начали ходить в школу, но тут я схватила малярию. И меня трясло так, что я боялась, что у меня вылетят все зубы.

Папа с мамой сами сложили стену вокруг нашего хозяйства – из глины и хвороста. К 1919 году у нас была уже саманная тёплая хата.

Но тут опять начались неприятности. Братишка, которому было семь, пас коров, да и проспал – коров угнали чеченцы. Хорошо, что его самого не угнали. И это не шутка.

И отцу пришлось опять продать бычка и жеребёночка и купить корову – без коровы крестьянам не выжить.

И вот, наступил этот проклятый 1920 год. В станице была перестрелка: то ли красные хотели выбить белых, то ли наоборот. Свистели пули, хлопали винтовки, стучал пулемёт.

Мы лежали на полу в нашей саманной хате, а коровы стояли в хлеву, некормленные и уже два дня недоенные. И мама хотела выскочить, пробраться в хлев чтобы подоить корову, а папа строго настрого запретил ей:

– Ты что?! Шальная пуля убьёт!

Две недели была стрельба, две недели мы лежали на полу, а мама с папой ползком пробирались доить корову по ночам.

Говорили, что пришли белые и хотят выбить красных. А красные написали на флаге «Вся власть советам» и засели в школе. Крепко засели, и всё сыпали из пулемёта, палили во все стороны.

А тут объявились ещё какие-то бандиты. Вот, белые бьют и бандитов, и красных, красные – белых и бандитов, бандиты – лупят и в красных, и в белых!

Долго ли коротко ли – прибыл на вокзал железный бронепоезд с пушкой и начал бить по всем без разбору. Вокзал -то был в семи километрах от станицы, и снаряды летали прямо через наш двор. Все соседи набились к нам в хату, потому что папа построил её с толстыми стенами, пули их не пробивали. А я ревела от страха:

– Мамашенька, я боюсь!

А потом, стало так страшно, что я уже просила у мамашеньки умереть. Завернулась я в одеяло и стояла на улице, у стены и не заходила в хату.

Две недели длилась эта пальба и вот, когда бандиты поняли, что им конец, стали они рыскать по дворам и отбирать лошадей с повозками. А кто-то из добрых соседей, из тех, что прятались в нашей избе от обстрела, сказал бандитам про нашу лошадь и про фургон, на котором папа хотел объехать с нами весь свет.

И вот, ворвались к нам на двор двое бандитов, во френчах, в галифе, все увешанные оружием с головы до ног.

– Где хозяин?! Где лошади?!

Мы с мамашенькой выбежали во двор. Мамашенька маленького Ваню на руках держит.

– Так больной, хозяин-то… Лежит, его от малярии трясёт…

Да только бандиты нашли папу в конюшне и приставили ему браунинг к виску.

– Запрягай лошадей в фургон! Повезёшь нас!

– Да куда ж я вас повезу?! У меня вон – дети!

А бандиты с двух сторон ему пистолеты приставили:

– Запрягай!

И вот, уже почти семьдесят лет прошло с тех пор, а никогда не забыть мне эту картину. И вид этих бандитов, и одежду их и оружие и два пистолета-браунинга у папиной головы – всё это стоит у меня перед глазами. И было это страшной осенью 1920 года, и уехали они и больше никогда не видели мы своего папочку.

А за бандитами в станицу вошли белогвардейцы. Но следом за ними пришла Власть Советов и сразу начала жечь дома богачей. И это была страшная ночь. Мы не спали, а стояли во дворе. Было светло от зарева пожаров, ревела скотина и ревели люди.

И все говорили, что завтра станицу сожгут, а нас всех выселят. Утром ко двору подъехала телега, из неё вылезла Вся Власть Советам. Показала мамашеньке Маузер и двинула прямо в хату.

– Чаво это тут? Постель? Давай постель! Машина швейная? Давай машину!

Даже маленькое зеркало со стола забрали. Два наших единственных стула забрали, и бурку папину, на которой дети лежали. Швырнули им старое одеяло, а подушки и матрац забрали.

– А где у вас одёжа новая?!

А потом всю пшеницу нашу забрали, да коровок вывели.

Мамашенька стояла во дворе с Ваней на руках. Тогда Вся Власть Советам приставила ей пистолет к голове:

– Говори, где ещё зерно спрятала?!

А папа только свалял новый войлок, чтобы летом на полу спать, и мамашенька его в летней печке спрятала. И вот, войлок этот они нашли, да ещё две подушки – и всё, конечно, забрали.

Потому как – какая может быть Вся Власть Советам без наших подушек?

– Давай, выходи! Все – на сход! На площадь! На сход!

Всех гнали на сход, и мамашенька тоже хотела пойти, да сосед её остановил:

– Ты куда?! Детей сиротами оставишь!

Три дня подряд людей зазывали на сход, а как только они приходили на площадь – тут же Вся Власть Советам оцепляла всех и гнала их этапом. Прямо кто как есть, без вещей, без еды, через Терек, через горы, к городу Грозному, а уж оттуда в Сибирь.

А тем, кто остался, приказали уходить из станицы. И сказали, что станицу нашу сожгут. Спасибо, что Вся Власть Советам заботилась о людях, а могла бы сжечь всех прямо со станицей!

Уж настала зима, с гор шли тяжёлые облака, а из облаков валил мокрый снег.

Мамашенька смогла уговорить кого-то взять наших мальчишек к нему на телегу, которую Вся Власть Советам забыла почему-то отобрать, а я была самой старшей и шла пешком. И шли мы с мамашенькой за телегой, по мокрому снегу, по ледяной грязи. А на ногах у нас были суконные тапочки, которые нам папочка сшил. Вот так мы и шли 16 километров, до станицы Мекенская. И пришли мы туда до колен мокрые снизу и до колен мокрые сверху. Мамашенька привела нас к каким-то знакомым в хату. Не помню, как мы туда вошли – от усталости я просто упала и забылась.

Когда очнулась, в хату набилось человек 30. Все те, кого Вся Власть Советам спасла от пожара в станице.