Софья Чистякова - Байконур. Память детства

Нет во мне ненависти и презрения к Пионерии. Модно это сейчас. Не любил, не был, не состоял, убегал, не участвовал. А я к этому относилась совершенно спокойно – не убегала и участвовала. Почему? Верила очень в чистые идеалы. И Родину любила, как отец. Что означало для меня это слово «Родина»? Это был весь наш народ, вся наша, такая справедливая, самая лучшая в мире страна. Герои, победившие фашизм в Великой Отечественной войне. Космос и космонавты. Папа, мама и их коллеги по работе. Мои друзья. Всё это было для меня высшим пилотажем.

Приведёшь отряды во двор военного госпиталя (там, с правой стороны находился единственный в Городе бюст Ленина) и слушаешь, как ребята клятву верности дают. «Я, Павел Иванов, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь. Горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться…». Вот первая часть этой клятвы очень хороша для юного пионера. «Горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться» … А дальше взрослые игры, дальше уже политические страшилки. А, жаль.

Но если бы, хотя бы первую часть клятвы юные пионеры по жизни помнили и выполняли, не было бы сейчас так мучительно больно за нашу Родину. Жить, учиться и бороться за Родину, за любимую страну, за память обо всех потерях, за родных и близких людей, за прекрасное, честное и чистое, будущее в этой стране.

Комсомол в моей жизни был настоящим и был ненастоящим.

Первый комсомол был услужливый, основанный на угодливости, наушничестве, предательстве, сплетнях за спиной, подавлении своего собственного Я. Он убивал в тебе всё личное и держал в страхе, а, стало быть, в послушании.

«Нет у тебя будущего без комсомола. Куда ты поступишь после школы, если ты не комсомолка. Как тебя примут в комсомол, если ты так вольно себя ведёшь? Характеристику надо заслужить. Можно написать в ней такое, что не будет у тебя никакой возможности поступить ни в один мало-мальски престижный ВУЗ. Так что, подумай хорошенько над своим поведением».

Всё делалось для того, чтобы ты вёл себя смирно, тихо, подчинялся старшим, выполнял все их требования и не выставлял напоказ своё Я, чтобы стремился, как все, в комсомол и чувствовал себя ущербным без этого комсомола. Чтобы сомнение закрадывалось в твою душу: не надо быть Собой, надо быть, как все.

Это был не мой комсомол.

В моём комсомоле всё было настоящим. Я искренне верила в Павла Корчагина, Сергея Лазо, Олега Кошевого, Зою Космодемьянскую, ребят, покоривших целину и строящих БАМ.

Я верила и еще очень долго для меня слова «честное комсомольское» были высшей оценкой честности и порядочности.

Комсомол остался для меня эталоном молодого человека, каким он и должен быть в жизни – бескомпромиссным, искренним, всегда приходящим на помощь, если кто-то в беде, любящим свою Страну.

К сожалению, с идеалами, я, как и миллионы моих сверстников, была обманута.

Но благодаря своим родителям, рано поняла очень важную вещь – ни при каких обстоятельствах нельзя унижаться самому и унижать людей. Надо всегда быть верным самому себе. И больше жизни любить независимость и свободу.

Он уходил на работу ранним утром, когда я ещё спала. Или он старался собираться очень тихо, или детский сон был таким крепким, но я никогда не слышала, как он собирается и уходит.

Иногда, когда мне нужно было встать пораньше, перед самым уходом на полёты, он будил меня. «Софа», – тихо звал отец, боясь спугнуть меня, – пора вставать. Давай, давай, просыпайся, я ушёл». И тихо, мягко шёл к двери. При его росте и громадных размерах, я всегда удивлялась, как тихо, аккуратно и неслышно он ходит. И ещё, скажу без хвастовства, отец был очень красивым. Его родители постарались на славу, вложив в него всё самое лучшее.

Свою мать отец видел в последний раз, когда ему было пять лет. «Добрые дяди» на «воронке» прежде чем забрать навсегда, разрешили ей попрощаться с сыном. Всю жизнь он будет вспоминать, как мать плакала и с такой силой прижимала его к себе, словно хотела раствориться, исчезнуть вместе с ним. Больше он никогда её не видел. И всё время искал. Повзрослев, стала искать и я. Но ответов на многочисленные письма просто не было, словно мы писали и отсылали их на другую планету.

В 90-е годы прошлого столетия, «добрые дяди», совершенно неожиданно ответили на наш очередной запрос.

Александра сидела в одном из самых больших сталинских лагерей системы ГУЛАГ с 1938 года. Десять лет.

Отец так любил её. Всю жизнь он вспоминал их последнюю встречу. Каждый раз, прибавляя всё новые и новые подробности. Как сняла она золотые серёжки и спрятала их в его детскую ручку. Как просила свою мать сберечь сына. Как выла на крыльце бабушка, словно смертельно раненая, умирающая волчица.

Как искалечила душу отца жизнь без матери. Какой он был сильный и мужественный человек и как плакал, когда вспоминал о ней. Кто ответит за нечеловеческие страдания моего отца? В нашей стране, как всегда, тех, кто в ответе за содеянное – нет, есть только униженные и оскорблённые. Каким – то чудом от Александры остался отрывок письма. Передали его отцу в 1979 году. Всю оставшуюся жизнь он носил письмо матери в нагрудном кармане форменного пиджака, у самого сердца, вновь и вновь не уставая перечитывать этот тоненький пожелтевший оборванный листочек. Среди казённых, каменных слов о своей жизни в лагере (ведь цензура должна была за что-то получать зарплату) были в нём и такие строчки:

«Мне страшно подумать, что пройдет несколько месяцев, и я увижу своего сына. Только мысли о нём, о том, что он есть на этой Земле, заставляли меня жить дальше. Я не видела его 10 лет. Каким он стал? Надеюсь, красивым и умным. Пусть быстрее летит время!»

За 8 месяцев до освобождения, в 1948 году, ночью, кто-то ударил Александру батареей по голове. Некоторое время она еще боролась за жизнь в тюремной больнице, но выжить от такого удара было невозможно.

В жизни бывает настоящее и ненастоящее. Сразу различить одно от другого очень трудно. Понимание приходит потом. И ты уже никогда не расстаешься с этим настоящим, словно обрёл немыслимые сокровища и поспешил надежно спрятать их в самом дальнем уголке своей души.

На 1 мая и 7 ноября мы подходили к центральному входу школы за час, полтора до начала демонстрации. Школа, класс за классом, выстраивалась в колонну, словно длинная цветная гусеница с сегментами. Впереди колонны шла администрация школы, ученики постарше несли самодельный щит с номером школы и знамёна. Ребятам раздавали транспаранты – красные флаги, плакаты, лозунги, портреты наших вождей (в старших классах от этой процедуры прятались, как могли, потому что, получив транспарант, нужно было пронести его через весь город в колонне, торжественно пройти по площади, и вернуться назад в школу, чтобы сдать завхозу и сохранить для следующего праздника).