Сергей Пузырев - Откуда взялись казаки. История казачества

Воинственным народом все указанные выше «бродники» быть не могли, по той простой причине, что любое организованное сообщество именуемое «народ» имеет свою «государственность» и границы своего обитания. В том же случае если бродниками назывались отдельные наемные (варяжские) дружины или шайки разбойников, не имевших ни какой государственности, бродивших в поисках наживы во все времена, то на них не стоит заострять внимание так как, после прихода монголов любые воинские формирования не входящие в состав Золотой Орды были бы уничтожены.

Русский философ Владимир Сергеевич Соловьев [9] определяет государственность как союз племен в особенности таких, которые достигли известной степени образованности и занимают определенную территорию. У них есть уже переход к государству, – зародыш нации, которая произошла из войн и договоров. Но это не мешает тому, что цель или смысл образования государства состоит в том, чтобы установить в широком кругу народных или международных отношений такую, же солидарность или мирное сожитие людей, какое существует издавна в пределах рода.

В упомянутой же выше Литовской летописи о населении, живущем под начальством атаманов, которых Ольгерд нашел на Подоле в XIV веке, могли указываться бежавшие из Новгорода люди, составляющие Шемякино воинство и последующие их единомышленники. Этими людьми могли быть и выдавленные Московскими князьями Новгородские ушкуйники, сами по себе люди не хилые занимавшиеся разбоем и грабежом. Эти люди и могли создавать отдельные поселения, собирать «круг», – подобие вече и избирать себе атаманов, потому что это был привычный образ жизни Новгородцев.

С самого начала для Новгорода было характерно призвание князя на престол. Кроме «призвания варягов», в 970 г. новгородцы прислали к Святославу «просяша князя себе». С 1136 года, когда новгородцы изгнали князя Всеволода Мстиславича (с этого времени в Новгороде установлена боярская республика), князя стали приглашать на условиях «ряда». «Ряд» запрещал подвергать новгородских «мужей» репрессиям без вины, вмешиваться во внутренние дела городского управления, сменять должностных лиц, приобретать собственность в Новгородских «волостях» и даже селиться в самом городе.

Присутствие князя в Новгороде обуславливалось тем, что князь являлся военачальником, а княжеская дружина поддерживала порядок в городе. Князь был представителем правящего домена, адресатом той дани, которая поступала Новгороду, и символизировал связь Новгорода и остальной Руси. Высшим органом законодательной и судебной власти в Новгороде считается вече. Первое упоминание о созыве новгородского веча относится к 1016 г.

На вече принимались все законы, а также заключались договоры, как с другими русскими землями, так и с иностранными государствами, обсуждались вопросы войны и мира, кандидатуры князей и посадников, а также тысяцких, архиепископов и архимандритов; в распоряжении веча находились финансы и земельный фонд. Собиралось вече на Ярославовом дворище и в Детинце у Софийского собора. Кроме общегородского, были кончанские веча (5 по количеству концов) и уличанские веча.

Многие исторические справки о Новгородском вече вызывают сомнение, как противоречащие логике житейского бытия. В это время историки, как правило, разделяют распространенные заблуждения, когда верят прямым свидетельствам – описаниям очевидцев, монетам, развалинам. И не доверяют косвенным свидетельствам [10]. А. М. Хокарт утверждает, что существует распространенное, но естественное заблуждение, что прямые свидетельства гораздо важнее косвенных и что только их следует считать удовлетворительными. Опытный судья указал бы на то, что прямые свидетельства могут оказаться слабее косвенных свидетельств, когда свидетель может солгать или быть пристрастным, память его может подвести, а воображение сыграть злую шутку.

Так, проследив биографию отдельного человека или историю отдельного народа, мы можем установить некоторую сумму постоянно действующих качеств составляющих доминанту отдельной личности; характер личности индивидуальной и дух личности коллективной. У них основным слагаемым этой доминанты является инстинкт, – и у человека и у народа [11]. Отсюда напрашивается вывод, что все предполагаемые версии о происхождении казаков сомнительны, так как все они изложены по факту уже сложившегося существования казаков, как объекта для изучения.

Без учета причин и особенностей исторического периода времени формирования самого казачества, а так же без учета причин давших возможность существования казаков, как отдельной группы населения сохраняющей свою самостоятельность и самобытность. В данном случае установить истину помогут нам косвенные свидетельства исторических событий, происходящих на интересующей нас территории в более объемном представлении.

Русский историк Николай Костомаров о достоверности имеющихся исторических фактов в истории Древней Руси выразился следующим образом: «Наша история о временах, предшествовавших принятию христианства, темна и наполнена сказаниями, за которыми нельзя признать несомненной достоверности.

Этому причиной то, что наши первые летописцы писали не ранее второй половины XI века. И о событиях, происходивших в их отечестве в IX и X веках, за исключением немногих греческих известий, не имели других источников. Кроме устных народных преданий, которые по своему свойству подверглись вымыслам и изменениям с достоверностью можно сказать, что, подобно всем северным европейским народам, и русский только с христианством получил действительные и прочные основы для дальнейшей выработки гражданской и государственной жизни – основы, без которых, собственно, для народа нет истории» [12].

Так же один из исследователей исторического наследия, периода правления царя Иоанна IV, Р. Г. Скрынников, в своей книге: «Россия накануне «Смутного времени», отмечает: «Новый летописец» возник в окружении Филарета Романова [13]. История русского народа еще не написана, – утверждает Иван Солоневич. Есть «богословская схоластика», есть «философская схоластика». Обе подогнаны под заранее данную цель и обе базируются на сознательном искажении исторических фактов. Схема русской истории, лишенная, по крайней мере, сознательного искажения, будет в одинаковой степени неприемлема ни для правых, ни для левых читателей.

Народы не меняются. Или, если меняются, то только в случаях весьма основательного смешения рас, то есть, рождения, собственно, уже иного народа, – как это случилось с Грецией или Италией. Солоневич считает, что Русский народ, – точнее, его великорусская ветвь, это результат смешения славянской крови с финской кровью – а не с татарской. По-видимому, это смешение началось задолго до освоения окско-волжского междуречья. Во всяком случае, основные черты русского государственного строительства мы можем обнаружить уже в Киевской Руси.