Яков Нерсесов - «Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том III. «Первый диктатор Европы!»

Служба молодого польского аристократа в австрийской армии складывалась удачно, он стремительно продвигался по служебной лестнице. Его заветной мечтой было стать генералом. Покровительство императора давало реальные шансы на то, чтобы эта мечта воплотилась в реальность. 8 февраля 1780 г. он произведён в ротмистры с назначением во 2-й полк карабинеров, в 1784 г. – майор, в 1786/87 г. – подполковник.

В ту пору в круг его знакомых входят и такие будущие «знаменитости» конца XVIII/начала XIX вв., как печально известный «герой» Ульма генерал Макк и «паркетный генерал» фельдмаршал Шванценберг.

… Между прочим, ( повторимся! )будущий генерал-квартирмейстер и одновременно фельдмаршал-лейтенант австрийской армии, барон Макк фон Лайберих(1752—1828), обладал храбростью и упорством, но был скорее штабистом, чем боевым генералом. Будучи выходцем из дворян, за 24 года военной службы он прошел путь от рядового до генерала. В его послужной список входил неудачный поход во главе неаполитанской армии на Рим, закончившийся французским пленом в 1798 г. Выплатив огромную контрибуцию в 10 млн. франков, все свои неудачи он объяснил… «низостью итальянцев». Его карьера резко пошла вверх, после того как он приглянулся могущественному первому министру австрийского императора Кобенцелю. Держась в стороне от родовитых генералов, Макк не был сторонником самого известного и даровитого австрийского полководца той поры – эрцгерцога Карла и, тем самым, вызвал симпатию Кобенцеля. Поддержка последнего привела к тому, что будучи во время австро-русско-французской войны 1805 г. под началом эрцгерцога Фердинанда, Макк, снабженный бланками с подписями императора Франца I, на самом деле руководил им. Любопытно, но Суворов, сталкивавшийся с его «деятельностью» во время своей Итальянской кампании 1799 г., не без оснований считал Макка… «переметчиком» – предателем и шпионом! Сиятельному князю Карлу-Филиппу Шварценбергу(1771—1820), ветерану войн с Турцией и Францией, всегда не хватало уверенности на поле боя, к тому же, как все изворотливые царедворцы, он был слишком осторожен. Скорее дипломат и политик, чем боевой генерал (полководец) он отличался непревзойденным умением демонстрировать «шаг на месте». Шварценберг всегда действовал с осторожностью премудрого кота, лапой трогающего первый лед, выясняя, следует ли на него наступать или… нет!?.

К тому же, блестящий офицер Юзеф Понятовский, обладающий веселым и общительным характером, имел большой успех и в высшем свете. Его принимали как в императорском дворце, так и во дворцах высших сановников империи. Перед ним были открыты все аристократические салоны столицы, он блистал на балах и приемах. Знатный красавец, князь Юзеф не знал куда деться от дамского внимания: на дворе все еще царил галантный XVIII век – век менуэта (не путать с известной изысканной «плотской процедурой ») и будуара с его чувственными наслаждениями или, как тогда цинично и легкомысленно говорили среди развращенной французской аристократии «После нас хоть потоп!».

… Между прочим , принято считать, что на авторство легендарной фразы: «Apres nous le deluge!» (по-франц. – «После нас – хоть потоп!» ) претендовали две очень известные колоритные исторические личности. По одной из версий ее сказал регент будущего короля Людовика XV Филипп II герцог Орлеанский (1674—1723) . Этот 42-летний приземистый здоровяк и отчаянный бабник готов был любить всех женщин подряд – худых и полных, высоких и низких, красивых и безобразных, розовощеких крестьянок и томных принцесс. На постоянные упреки со стороны своей матушки старой сплетницы Шарлотты-Елизаветы во всеядной чувственности, Филипп лишь скромно пожимал плечами: «Ах, матушка, ночью все кошки серы!» Став регентом, герцог Орлеанский превратил французский двор в настоящий вертеп, и его чудовищным оргиям на знаменитых ужинах в Пале-Рояле или Тюильри, где присутствовали друзья и любовницы регента, любовницы друзей и друзья любовниц (в шутку Филипп называл их «висельниками» – столь законченные это были негодяи и развратники), удивлялась вся Европа. Все сидели за столом абсолютно обнаженными. Всем этим борделем заправлял «восхитительный кусок свежей вырезки» – так непочтительно отзывалась о Мари-Мадлен де Ла Вьевиль графине де Парабер, мать Филиппа. Эта остроумная и сообразительная, безумно темпераментная красавица с пухлыми губами а-ля Анжелина Джолли ( понятно для «каких» утех-услуг, столь обожаемых мужчинами всех времен и народов !), бархатными глазами, великолепными ногами, округлыми бедрами и такой грудью, что у всех мужчин при виде ее формы начинали чесаться ладони и они тут же вспоминали о своем первейшем призвании – производить себе подобных, крепко держала в своих маленьких и пухленьких ручках сластолюбивого регента. Всю свою жизнь он оставался дамским угодником. Во времена правления этого умного, тонкого, изящного, большого ценителя искусств, но вместе с тем порочного, развратного и безбожного человека началась эпоха вечного праздника, Праздника Чувственности и Сладострастия . Богатство и женщин завоевывали и теряли с приятной улыбкой на устах. Полуживыми отправлялись на охоту, и самой красивой считалась смерть на балу, в театре или на любовном ложе в «бою» с парой-тройкой любовниц. По другой версии ее как-то бросила знаменитая фаворитка Людовика XV Жанна-Антуанетта де Этиоль, урожденная Пуассон, более известная как маркиза де Помпадур (1721—1764). Мещанка по происхождению, неглупая, интеллигентная по природе и сравнительно хорошо образованная ( она была знакома с книгами Монтескье и Прево, умела рисовать, петь, танцевать, играть на арфе и ездить верхом ), Жанна-Антуанетта не была ослепительной красавицей, ни пылкой любовницей, как это, порой, считается. Блондинка среднего роста, несколько полноватая, но грациозная, с мягкими непринужденными манерами, элегантная, с безукоризненно овальной формой и фарфорово-бисквитным цветом лица, прекрасными с каштановым отливом волосами, чудесными длинными ресницами, с прямым, совершенным формы носом, чувственным ртом ( а-ля вышеупомянутым всем известным секс-символом Голливуда конца XX – начала XXI вв. ), очень красивыми зубами, мраморного цвета грудью, чарующим смехом, она обладала глазами неопределенного цвета. Их неопределенный цвет , казалось, обещал негу страстного соблазна и в то же время оставлял впечатление какой-то смутной тоски в мятущейся душе. В целом ее нельзя было ( повторимся ) назвать классической красавицей, но в ней было именно то, что среди французов принято называть сколь коротким, столь и емким словом – шарман. Все ее многочисленные портреты с одной стороны показывают, что ни один из них не похож на другой, но с другой – в них есть именно эта одна общая черта – современно выражаясь, сексапильность . Как писал один ее современник: «Все в ней было округло, в том числе и каждое движение. Она совершенно затмила всех остальных женщин при дворе, а ведь там были настоящие красавицы. … Ни один мужчина на свете не устоял бы перед желанием иметь такую любовницу, если бы мог». Вот и король, которого окружали более молодые и по-настоящему красивые женщины из знатных дворянских семей, 20 лет находился под ее сильным влиянием и неизменно заканчивал свои нежные письма ей одними и теми же словами: «Любящий и преданный». Вполне возможно, что ее бабий ( пардон, «животный» ) инстинкт очень точно подсказал ей – « как», в первую же ночь «так»«расстелить» короля, чтобы потом всю жизнь ходить по нему ногами в обуви на… каблуках-«шпильках»! Так бывает или каждому – свое… И тем не менее, несмотря на то, кому действительно может принадлежать авторство вышупомянутой фраузы («После нас – хоть потом!»), но именно в этой фразе отразилось отношение к миру всего развращенного французского первого сословия, а ему, как впрочем, и Парижу – тогдашней столице мирового соблазна – подражала вся Европа…