Аркадий Эйзлер - Наедине со временем

Касаясь содержавшихся в «Ответе членов Политбюро» обвинений в бонапартизме, в сосредоточении в своих руках «неограниченных полномочий в области военного ведомства», Троцкий отмечал, что во главе почти всех военных округов стоят сторонники большинства Политбюро, «только в Москве случайно руководит округом ужасный „троцкист“ – Муралов» [144] Там же. .

Останавливаясь на причинах того, почему он не обратился в ЦКК по поводу ведущейся против него борьбы, Троцкий подчеркивал, что члены ЦКК знали о фактах преследований так называемых «троцкистов», об их смещениях и перемещениях, но никак на это не реагировали. «Как же я мог, зная все это, переносить вопрос на решение ЦКК? У меня не было доверия к большинству ЦКК и нет его» [145] Там же. . Троцкий утверждал, что верхушка ЦКК во главе с Куйбышевым и Ярославским стала орудием Секретариата ЦК во внутрипартийной борьбе.

В заключение Троцкий взывал к разуму и совести участников заседания, обращая внимание на тяжелые последствия для судеб партии, способные возникнуть вследствие принятия предложенного пленуму постановления: «Товарищи, я буду говорить начистоту. У нас есть в Политбюро товарищи, желающие это дело довести до конца – в смысле постоянного углубления разногласий, стремятся к тому, чтоб… сделать невозможной дальнейшую совместную работу.

Товарищи, прежде чем голосовать за него, постарайтесь продумать и понять мое положение… Товарищи, я был в отчаянно трудном положении, положении поистине трагическом. В то время, как эта сеть опутывала меня, я ничего не мог объяснить, не мог никому раскрыть, что правда, не мог принять бой. Но эту сеть разорвать было нужно…

Подумайте, товарищи, прежде чем принять решение. Если вы ступите на тот путь, на который вы как будто бы хотите вступить, вы сделаете огромную ошибку» [146] Там же. .

Вслед за Троцким выступил Сталин. Его речь отличалась демагогией и бесчисленными передержками. Отвечая Троцкому, говорившему о том, что по национальному вопросу в Политбюро «были разногласия не только по линии преследования отдельных работников, но и в принципиальной стороне дела», Сталин лицемерно заявил: «Не понимаю: крупных разногласий не было» [147] Известия ЦК КПСС. 1990. № 10. С. 185–187. . Фарисейски выглядели и его объяснения по поводу колебаний членов Политбюро относительно публикации ленинской статьи о Рабкрине, объясняя их тем, что в этой статье «в трех местах было упоминание об опасности раскола», тогда как в Политбюро не было «и тени разногласий». Просто члены Политбюро боялись дезориентации партии [148] Там же. .

Ограничения внутрипартийной демократии Сталин представил как «систему мер для ограждения партии от влияния нэпа». Отвечая участнице пленума Яковлевой о необходимости дискуссий в партии, Сталин язвительно заметил: «Как чеховская дама: „дайте мне атмосферу“. Бывают моменты, когда не до дискуссий… Партия ушла в огромную и важнейшую работу по мелочным вопросам. Выдумывать сейчас дискуссии преступно… Дискуссия в центре сейчас необычайно опасна. И крестьяне, и рабочие потеряли бы к нам доверие, враги учли бы это как слабость» [149] Там же. .

Пользуясь тем, что большинству участников пленума были неизвестны бесплодные попытки Троцкого разрешить разногласия внутри Политбюро и ЦК, Сталин демагогически утверждал, что Троцкий, не «использовав все легальные возможности исправить „ошибки“ ЦК, через его голову обратился к членам партии. В этом суть вопроса, собравшего нас здесь» [150] Там же. . Хотя письма Троцкого и «группы сорока шести» направлялись именно к ЦК и ставили ближайшей целью созыв совещания ЦК с инакомыслящими коммунистами для обсуждения спорных вопросов.

В заключение Сталин призвал осудить обращение Троцкого с письмом в ЦК как шаг, создавший «обстановку, грозящую нам расколом», требуя «обеспечить такой порядок, чтобы все разногласия в будущем решались внутри коллегии и не выносились вовне ее» [151] Там же. . Главная цель выступления Сталина заключалась в том, чтобы не позволить партии ознакомиться с серьезными разногласиями, запретив общепартийную дискуссию по спорным вопросам, отклонив проекты резолюций Гончарова и Преображенского о конструктивном решении возникших проблем и поиск компромисса между большинством Политбюро и «оппозицией».

Сегодня в свете всего последующего исторического опыта идеи, выдвинутые оппозицией 1923 г., например, идеи борьбы за демократизацию партийной жизни, представляются бесспорными всякому непредубежденному человеку. Они и в то время находили активный отклик среди коммунистов, воспитанных на ленинских традициях, и среди партийной молодежи. В сопротивлении новому курсу оппозиции триумвират и поддерживавшие его аппаратчики с самого начала дискуссии прибегли к новому методу внутрипартийной борьбы: к оценке разногласий внутри партии как к борьбе между большевиками и элементами, чуждыми большевизму, ленинизму.

В дискуссии 1923 г. впервые были опробованы приемы, успешно использованные Сталиным и его сторонниками во всех последующих дискуссиях: объявление любой возникающей в партии идейной группировки фракционной и раскольнической, а всякой критики в адрес большинства ЦК или Политбюро – покушением на единство партийных рядов; изображение самих внутрипартийных дискуссий как «навязанных» оппозиционерами, как помехи социалистическому строительству, отвлекающей коммунистов от практической работы; напоминание оппонентам об их участии в прошлых оппозициях и фракциях, пытаясь связать былые разногласия с текущими.

Участники оппозиции неоднократно подчеркивали, что при Ленине в партийных дискуссиях никогда не наблюдалось такого озлобления и таких обвинений в отношении оппозиции. Обращает внимание язык самого Сталина: «Вы завыли», – обращается он к Троцкому. Осинского он предупреждает, что тот наткнется на сплошную стену, о которую расшибет себе голову. Это не просто злость, это уже и ярость.

Преображенский говорил, что дискуссия в «Правде» приняла тон, приведший в ужас провинцию, обрадовав белогвардейщину: «…Вы не проявили того хладнокровия, которое т. Ленин проявлял всегда, когда партия проверяла какие-нибудь вопросы. Ленин никогда не позволял себе хаять товарищей, выдвигавших решения, уже частично принятые» [152] Там же. .

Об огромных, тяжелых последствиях, нанесенных партии решениями дискуссий 1923 г., свидетельствует и письмо Крупской, написанное 31 октября Зиновьеву. Крупская, подчиняясь большинству, считая себя сторонницей триумвирата, а не Троцкого, крайне негативно оценивала беспринципно-интриганское поведение своих товарищей по триумвирату в ходе работы пленума. «Во всем этом безобразии – Вы согласитесь, что весь инцидент сплошное безобразие, – писала Крупская , – приходится винить далеко не одного Троцкого. За все происшедшее приходится винить и нашу группу: Вас, Сталина, и Каменева. Вы могли, конечно, но не захотели предотвратить это безобразие. Если бы Вы не могли этого сделать, это бы доказывало полное бессилие нашей группы, полную ее беспомощность. Нет, дело не в невозможности, а в нежелании. Наши сами взяли неверный, недопустимый тон. Нельзя создавать атмосферу такой склоки и личных счетов… Вот почему все так боялись того, что вся эта склока будет вынесена в массы. От рабочих приходится скрывать весь инцидент» [153] Известия ЦК КПСС. 1989. № 2. С. 201, 202. .