Алексей Митрофанов - Бульварное кольцо – 2. Прогулки по старой Москве

Имелась в виду именно эта производственно-торговая точка.

* * *

Рядом, в Сытинском же, только тупике располагался Палашевский рынок. Фридрих Горенштейн описывал его в романе под названием «Чок-чок»: «Каролина со своими спутниками зашла на маленький рыночек, расположенный у Бронной. В прохладном гулком пустом павильоне пахло сушеными грибами и солениями. Сережа, спешивший следом, вначале вновь потерял их из виду, но потом увидал в дальнем конце, где Каролина, курчавый и атлет ели моченые яблоки, купленные у торговавшей ими толстой бабы. Сережа смотрел на всю эту чужую, радостно аппетитную жизнь издали; в полупустом павильоне его легко можно было заметить».

Даже не верится, что некогда, сравнительно недавно – в восьмидесятые годы двадцатого века – в самом центре Москвы находились рынки шаговой доступности, и при этом даже не были забиты покупателями.

В девяностые рынок закрылся, затем вновь заработал – уже в качестве специализированного, рыбного. Сейчас, конечно, он не существует.

* * *

Севернее – дом №12 по Малому Козихинскому переулку. В нем жил адвокат Владимир Коморский, приятель писателя Михаила Булгакова. Впрочем, их приятельство по большей части к тому, что Михаил Афанасьевич ухаживал за очаровательной Зиной, женой Владимира Евгеньевича.

Зина вошла в литературу. Булгаков писал в очерке «Москва 20-х годов»: «Не угодно ли, например. Ведь Зина чудно устроилась. Каким-то образом в гуще Москвы не квартирка, а бонбоньерка в три комнаты. Ванна, телефончик, муж, Манюшка готовит котлеты на газовой плите, и у Манюшки еще отдельная комнатка. С ножом к горлу приставал я к Зине, требуя объяснений, каким образом могли уцелеть эти комнаты?

Ведь это же сверхъестественно!!

Четыре комнаты – три человека. И никого посторонних.

И Зина рассказала, что однажды на грузовике приехал какой-то и привез бумажку «вытряхайтесь»!!

А она взяла и… не вытряхнулась.

Ах, Зина, Зина! Не будь ты уже замужем, я бы женился на тебе. Женился бы, как бог свят, и женился бы за телефончик и за винты газовой плиты, и никакими силами меня не выдрали бы из квартиры.

Зина, ты орел, а не женщина!

Эпоха грузовиков кончилась, как кончается все на этом свете. Сиди, Зинуша».

Квартира Коморского была выведена в «Театральном романе» – как квартира адвоката Конкина: «Я оглянулся – новый мир впускал меня к себе, и этот мир мне понравился. Квартира была громадная, стол был накрыт на двадцать пять примерно кувертов; хрусталь играл огнями; даже в черной икре сверкали искры; зеленые свежие огурцы порождали глуповато-веселые мысли о каких-то пикниках, почему-то о славе и прочем».

Речь шла не об обычной вечеринке. Михаил Афанасьевич описывал встречу «в узком кругу» маститого писателя Алексея Толстого, вернувшегося из Берлина. Алексей Николаевич здесь фигурирует как Измаил Александрович Бондаревский: «Тут поздравления Ликоспастова были прерваны громкими звонками с парадного, и исполнявший обязанности хозяина критик Конкин (дело происходило в его квартире) вскричал:

– Он!

И верно: это оказался Измаил Александрович. В передней послышался звучный голос, потом звуки лобызаний, и в столовую вошел маленького роста гражданин в целлулоидовом воротнике, в куртке. Человек был сконфужен, тих, вежлив и в руках держал, почему-то не оставив ее в передней, фуражку с бархатным околышем и пыльным круглым следом от гражданской кокарды.

«Позвольте, тут какая-то путаница…» – подумал я, до того не вязался вид вошедшего человека с здоровым хохотом и словом «расстегаи», которое донеслось из передней.

Путаница, оказалось, и была. Следом за вошедшим, нежно обнимая за талию, Конкин вовлек в столовую высокого и плотного красавца со светлой вьющейся и холеной бородой, в расчесанных кудрях.

Присутствовавший здесь беллетрист Фиалков, о котором мне Рудольфи шепнул, что он шибко идет в гору, был одет прекрасно (вообще все были одеты хорошо), но костюм Фиалкова и сравнивать нельзя было с одеждой Измаила Александровича. Добротнейшей материи и сшитый первоклассным парижским портным коричневый костюм облекал стройную, но несколько полноватую фигуру Измаила Александровича. Белье крахмальное, лакированные туфли, аметистовые запонки. Чист, бел, свеж, весел, прост был Измаил Александрович. Зубы его сверкнули, и он крикнул, окинув взором пиршественный стол:

– Га! Черти!

И тут порхнул и смешок и аплодисмент и послышались поцелуи. Кой с кем Измаил Александрович здоровался за руку, кой с кем целовался накрест, перед кой-кем шутливо отворачивался, закрывая лицо белою ладонью, как будто слеп от солнца, и при этом фыркал.

Меня, вероятно принимая за кого-то другого, расцеловал трижды, причем от Измаила Александровича запахло коньяком, одеколоном и сигарой.

– Баклажанов! – вскричал Измаил Александрович, указывая на первого вошедшего. – Рекомендую. Баклажанов, друг мой.

Баклажанов улыбнулся мученической улыбкой и, от смущения в чужом, большом обществе, надел свою фуражку на шоколадную статую девицы, державшей в руках электрическую лампочку.

– Я его с собой притащил! – продолжал Измаил Александрович. – Нечего ему дома сидеть. Рекомендую – чудный малый и величайший эрудит. И, вспомните мое слово, всех нас он за пояс заткнет не позже чем через год! Зачем же ты, черт, на нее фуражку надел? Баклажанов?

Баклажанов сгорел со стыда и ткнулся было здороваться, но у него ничего не вышло, потому что вскипел водоворот усаживаний, и уж между размещающимися потекла вспухшая лакированная кулебяка.

Пир пошел как-то сразу дружно, весело, бодро».

Все это, впрочем, не мешало Коморским и Булгаковым классически дружить домами. Адвокат вспоминал об одном званном ужине, устроенном у Коморских: «Зинаида Васильевна была больна, лежала в своей комнате. Хозяйничала Татьяна Николаевна (тогдашняя жена Михаила Булгакова – АМ.); она была в белом платье. Стол был накрыт в маленькой столовой, а в гостиной танцевали. Плохо помню, кто был. Конечно, был Слезкин, Булгаков, было много писателей».

А еще Булгаков воровал у адвоката книги.

* * *

Совсем рядом – Мамоновский переулок, некоторое время носивший название переулка Садовских, в честь знаменитой актерской династии. Некогда в домовладении №1 стоял маленький домик, в котором жили Михаил Прович Садовский и его супруга Ольга Осиповна. Актриса Малого театра Н. Смирнова вспоминала: «Увы, этот домик уже не существует. Особнячок был типичный московский – одноэтажный на улицу, куда выходили зала и кабинет, и двухэтажный – во двор. Сколько веселья, смеха, сколько разговоров о будущем служении театру и светлых мечтаний слышали стены этих комнат! Там поверяли мы – молодежь – друг другу наши желания и переживания. И теперь еще, когда я прохожу мимо пустыря, где стоял домик, у меня по-молодому бьется сердце и проносится рой воспоминаний, связанных с семьей Садовских».