Алексей Митрофанов - Бульварное кольцо – 2. Прогулки по старой Москве

Она же описывала одну из характернейших сценок: «Визиты более солидных гостей были редки, и они не всегда обходились благополучно. Как-то Садовского посетил личный адъютант царя: к ужасу хозяина, генерал оступился на тесной маленькой лестнице, и слуга Садовского, падая вместе с ним, кричал на весь дом: „Ваше превосходительство, извольте падать на меня!“»

Домик снесли давно – в 1920-е годы. Перед сносом, когда дом стоял заброшенный и жалкий, сюда заглянул с большой корзиной Алексей Бахрушин, основатель и директор Театрального музея. Улов был приличный – письма и переводы хозяина, автографы Островского, Писемского, Аполлона Григорьева и других знаменитостей мира искусств. Пришлось возвращаться – за один раз все было не утащить. Собрание театрального музея значительно пополнилось.

* * *

В том же Мамоновском переулке представляет интерес дом №7. Это – глазная больница. Она расположилась в этом здании в 1826 году. Устав предписывал «безденежно подавать помощь бедным людям, страждущим глазными болезнями, и снабжать их, без всякой платы, потребными лекарствами. Некоторые из таковых, болезнь которых требует особенного присмотра и пользования. могут быть содержимы в самом заведении, пользуются от оного безденежно лечением, квартирою, пищею и приличною для больного одеждою и услугою».

Нельзя сказать, что биография больницы была гладкой. В частности, в 1891 году «Московский листок» сообщал: «17 апреля… во дворе дома Глазной больницы на Тверской улице обрушилась каменная стена и придавила подошедшего к ней в это время дворника того дома, крестьянина Московского уезда, деревни Шадоровой, Петра Голышова, который получил надлом берцовой кости правой ноги; его отвезли в Ново-Екатерининскую больницу».

Поучаствовала та лечебница и в революции 1905 года. Один из ее участников, некто З. Семов вспоминал: «Во время оружейного обстрела пуля, ударившись в решетку, разорвалась, и осколки попали мне в правую щеку. Дружинники подхватили меня и отнесли в медпункт училища.

Когда меня вносили в здание училища, раздался первый оружейный выстрел, выпущенный карателями по уличным баррикадам. У меня были разбиты височная и челюстная кости и разжижен глаз. 14 декабря утром я был перенесен товарищами в глазную больницу (рядом с церковью Благовещения), где 17 декабря доктор Н. Н. Дислер… удалил мне правый глаз.

Полиция распорядилась, чтобы врачи сообщали в полицию о поступлении в больницу больных с ранениями, но по просьбе студентов-медиков Н. Н. Дислер это распоряжение не выполнил…

Поздно вечером 21 декабря ко мне в больницу пришел дружинник Л. Лукьянов и сообщил, что училище окружено войсками… Лукьянов предложил мне немедленно уйти из больницы, так как при обыске в моем шкафике несомненно найдут мою окровавленную одежду, патроны, неисправный «бульдог» и офицерскую шашку.

Выйти из больницы было невозможно: не было одежды, да и поднимать скандал со сторожем было весьма опасно. Ночь я провел без сна, с минуты на минуту ожидая ареста… 17 декабря из окна глазной больницы я видел, как полыхало зарево над районом Пресни, и мне до слез было больно, что лишен возможности принять участие в смертельной схватке пресненских дружин с царскими сатрапами».

Такие вот случались беспокойные пациенты.

Вскоре жизнь наладилась (но, как нам известно, ненадолго). Справочник «Вся Москва» писал: «Московская глазная больница, угол Тверской и Мамоновского пер., 63/7. Состоит под покровительством Государя Императора. Прием больных с 9 – 11 утра ежедневно, кроме праздничных дней, с платой 20 копеек за совет и лекарство, бедным бесплатно. В стационарном отделении 104 кровати, из них 95 (60 мужских и 35 женских) в общих палатах и 9 в отдельных. Плата в общих палатах 6 руб. 60 коп. в месяц за кровать, а в отдельных от 3 до 4 руб. в сутки».

При больнице действовала церковь Христа Спасителя исцелившего слепорожденного.

В 1920-е здесь обнаружили таинственный подвал. Спелеолог Игнатий Стеллецкий, участвовавший в экспедиции, отчитывался: «Спустившись, попадаем в идеально квадратный белокаменный мешок без единого луча света. В своде у задней стены два углубления с отверстиями, обтянутыми гончарными трубами и ведущими в верхнее помещение, занимаемое фельдшерицей. Конструкция каземата-мешка своеобразна: пяты белокаменного свода приходятся под самым уровнем пола, в центре свода торчит железный обломок, быть может, от кольца или крюка. Тесаный камень, тщательно пригнанный друг к другу носит следы штукатурки».

Впрочем, работники больницы знали о существовании этого «каземата-мешка» и, более того, хранили в нем капусту.

Информация же «Всей Москвы» о том, что здание больницы располагалось на углу Мамоновского и Тверской – ни в коей мере не ошибка. Оно действительно было именно там. Но в 1940 году во время реконструкции улицы Горького (как тогда называлась Тверская) дом передвинули на запад и развернули на 90 градусов, чтобы он встал фасадом в переулок.

Путеводитель по Москве 1954 года не без гордости писал: «Эта первая в Москве и одна из первых в России глазная больница была организована в 1825 г. Тогда она располагала всего лишь 20 койками. Теперь больница превратилась в огромное лечебное учреждение, одно из крупнейших не только в СССР, но и в Европе.

Больница оснащена новейшими приборами. Имеются прекрасно оборудованные рентгеновский кабинет, физиотерапевтическое и паталого-гистологическое отделения, клинико-диагностическая и бактериологическая лаборатории. Работает кабинет неотложной глазной помощи, в котором круглые сутки дежурят врачи. В больнице широко применяются тканевая терапия, электромагнитные операции для удаления из глаз инородных тел и другие новейшие достижения медицинской науки. Здесь ведется не только лечебная, но и большая научная и педагогическая работа».

Функционирует больница и сегодня.

* * *

Напротив – не менее интересный дом 10.

Первоначально это был Театр миниатюр, которым заправляла некая Мария Александровна Арцыбушева. Александр Вертинский о ней вспоминал: «Марья Александровна была женщина энергичная и волевая, довольно резкая и не лишенная остроумия. Собрав кой-какую труппу, она держала театр, хотя сборы были плохие; актеров приличных не было, костюмов тоже, а о декорациях и думать нечего. В оркестре сидел меланхоличный пианист Попов и аккомпанировал кому угодно, по слуху. Он не выпускал трубки изо рта и ничему не удивлялся. Кроме того, Марья Александровна еще давала уроки балетного искусства. Ученицами ее были молодые, довольно талантливые балерины, не попавшие в Большой театр… Группа эта называлась «Частный балет».

Занимаясь у Марьи Александровны, молодые балерины выступали также и в ее театре – для практики.