Лев Липовский - Жизнь солдата

Больше всех нас забавлял Самуил Гинзбург, крупный, здоровый парень со светлым лицом и дежурной полуулыбкой. Сразу было видно, что этот парень добряк из добряков. Он вносил в наш класс веселье и удивленье. Войдет в класс и громко объявляет:

– Кто хочет посмотреть фокус?

Подойдет к нескольким ученикам и персонально спрашивает:

– Ты хочешь увидеть фокус?

– Да, – говорит Гена Плаксин.

– Раз хочешь, – значит увидишь.

Потом подходит к Давиду Гуревич и повторяет вопрос. Давид тоже хочет увидеть фокус. Фокус захотели увидеть и Нехамкин Аба, и Ефим Фрумин, и Яша Дубровенский.

– Внимание, внимание, – объявляет Самуил, – смотрите внимательно! Фокус начинается!

Мы все ждем какие-то необыкновенные фокусы, какие показывают в театре приезжие иллюзионисты. А Самуил подзывает Гену Плаксина и говорит:

– Ты ничего у меня не взял?

– Ничего, – говорит Гена.

– Только говори честно, – говорит, улыбаясь, Самуил, – не бойся, я тебя и пальцем не трону.

– Ничего я не брал, – подтверждает Гена.

– А что у тебя лежит в нижнем кармане пиджака?

Гена опускает руку в свой карман и неожиданно для себя вытаскивает оттуда черный эбонитовый шарик.

– Это твой шарик? – спрашивает, улыбаясь, Самуил.

– Нет, – смущенно отвечает Гена.

– Значит – мой, а ты говорил, что ничего не брал у меня, нехорошо, нехорошо прятать чужие вещи в свой карман.

То же самое произошло с теми мальчиками, к которым он подходил. У них у всех в карманах оказывался какой-нибудь предмет. Ребята, не «пострадавшие» от фокуса, в восторге. Здорово получается у веселого Самуила!

В другой раз Самуил вошел в наш класс во время большой перемены и похвалился новеньким блестящим перочинным ножиком. Показать – показал, а руками потрогать его никому не дал.

– А теперь смотрите, – обращается он ко всем, – сейчас я этим ножиком проткну себе щеку.

Мы все заулыбались, уверенные в том, что уж этого он никак не сделает. А он изобразил строго-отрешенное лицо и воткнул острие ножа в щеку, и лезвие действительно стало постепенно, очень медленно входить в щеку. Мы от удивления рты раскрыли. Когда же лезвие ножика полностью вошло в щеку, он так же медленно стал его вытаскивать. Все выглядело естественно и правдиво, и никто не подумал усомниться. Вынув лезвие из щеки, Самуил с улыбкой показал нам, что щека осталась невредима, и ушел, оставив нас в недоумении.

– Обман зрения, обман зрения, – веско констатировал Ефим Фрумин.

Но никто не мог объяснить, почему происходит этот обман зрения. Даже не было никаких предположений. Только на следующий день Самуил пришел и показал, в чем секрет его фокуса. Оказалось, что ножик был с секретом. Он выдвигался из ручки при помощи кнопки и специального паза в ручке. И сразу все стало ясно и понятно. Ефим Фрумин действительно оказался прав, когда сказал, что этот фокус построен на обмане зрения. Мы думали, что лезвие ножа входит в щеку, а оно входило в ручку ножика. Да, Самуил Гинзбург родился, чтобы приносить людям радость.

Один из старшеклассников с момента моего появления в этой школе проявлял ко мне что-то похожее на отеческое внимание. Первая наша встреча меня очень удивила, и я чуть не рассердился на него, приняв его фамильярность за очередной розыгрыш. Я бежал по коридору школы, когда неожиданно передо мной появился высокий, широкоплечий, здоровый парень с черным густым чубом. Черты лица у него были крупные, подбородок широкий, раздвоенный, брови густые. Он развел свои большие руки, и я не успел увернуться от них. Схватив меня под мышки, он поднял и подбросил меня над своей кудлатой головой, а затем аккуратно поставил на пол. Я был до глубины души оскорблен в своем мужском самолюбии. Ведь я его совсем не знаю, а он подбрасывает меня, как маленького ребенка. Хорошо еще, что поблизости никого не было из моего класса. Наверно, он почувствовал мое недовольство и поэтому, ставя меня на пол, сказал миролюбиво:

– Не сердись, Левочка, – и погладил мои кудри своей широкой ладонью.

И злость моя сразу пропала. Он ушел, а я остался в недоумении. "Откуда, – думал я, – он знает, как меня зовут? Ведь я его совсем не знаю".

Через несколько дней, когда я, Миша и Арон стояли в коридоре школы и о чем-то разговаривали, мимо нас проходил этот же парень и поздоровался со мной:

– Добрый день, Левочка, как твои дела?

И, не дожидаясь ответа, прошел мимо. Теперь я его лучше рассмотрел: красивый, крепкий, лицо мужественное, спокойное. Такого никто не посмеет обидеть. Будучи сам маленьким и слабым, я всегда завидовал всем сильным. "Везет же людям, – думал я, имея в виду Мишу Нафтолина, его брата Иосифа, Самуила Гинзбурга, Бориса Славина, – растут рослые, здоровые, ходят по жизни без малейшего страха, уверенно и смело". Ну, как тут им не позавидовать! Вот и этот новый знакомый такой же. Когда он достаточно отошел от нас и не мог меня слышать, я спросил у Миши:

– Ты не знаешь этого парня?

– Знаю.

– Кто он? А то он здоровается со мной, а я его совсем не знаю.

– Исаак Борухович, – ответил Миша и вдруг шепотом добавил, – вот его сестра идет.

К нам приближалась удивительно похожая на Исаака Боруховича девушка с круглым лицом, густыми черными бровями и двумя толстыми косами на груди. Такая же высокая, широкоплечая, похожая на крепкого парня. Когда она прошла, Миша продолжил:

– Они – двойняшки. Отец их – раввин с длинной черной бородой. Живут они позади сада, который находится напротив учительского института, по улице Володарского. Я их знаю потому, что они учатся в седьмом классе вместе с моим братом Иосифом. Наверно, брат и рассказал Исааку про тебя.

Теперь мне стало ясно, почему он знает меня.

– Говорят, что он пишет стихи, – продолжает Миша рассказывать, – даже поэт Самуил Галкин его похвалил.

Эта новость меня особенно заинтересовала. Ведь стихи писал и мой брат. Я тоже пытался ему подражать, но у меня пока ничего не получалось. А теперь мне не у кого было учиться, так как брат после окончания техникума работал зоотехником в Минской области. А без брата у меня и интерес к стихам пропал. Недавно, после прочтения повести Александра Фадеева «Разгром», я тоже решил написать повесть про партизан. Мне казалось, что это очень просто. Только из этой затеи у меня ничего не вышло. Много времени уходило на придумывание новых фамилий для героев, вроде как Лодкин, Веслов или Мостов. Сходу написал несколько страниц, а слушать их никто не хотел. Ни мама, ни сестры. Один только сосед, сапожник Драпкин, прослушал начало моей повести. Но то, что мои родные не принимают всерьез мои сочинения, сильно охладило мое стремление к написанию повести, и я так и не закончил свою повесть.

Теперь вы сами можете понять, почему меня так заинтересовал Исаак Борухович. Встречи с ним были не только приятны для меня, но и желательны. Хотелось с ним подружиться, но я был настолько застенчив, что это желание так и осталось только желанием. Я только гордился тем, что он со мной приветливо здоровается.