Геннадий Прашкевич - Красный сфинкс

После возвращения в Москву «писательские подвиги» были забыты. Но кое-кому из знакомых я показывал рассказы и они нравились. Мне посоветовали отправить экземпляр рукописи в «Молодую гвардию». Надорвавшись на погрузке ящиков, я опять долго болел и попросил одного из своих учеников отнести рукопись в издательство. Прошло два месяца. Ни ответа ни привета. И вот в день, когда по моей просьбе кто-то из сотрудников уже отправился за рукописью, – бывают же такие совпадения! – ко мне пришел редактор «Молодой гвардии» Б. Евгеньев… заключить договор. И тут все завертелось, словно я вытащил счастливый билет… Прежде чем сборник рассказов вышел в «Молодой гвардии», их успел опубликовать «Новый мир», одновременно печатали военные журналы «Красноармеец» и «Краснофлотец», заинтересовалась «Техника – молодежи». Воениздат в том же 1944 году выпустил еще один, дополненный сборник, со всех сторон посыпались отзывы и рецензии. Неожиданно для себя я стал писателем…

Однажды меня пригласил к себе в Кремлевскую больницу Алексей Николаевич Толстой. Он умирал от рака легких. Это было за два месяца до его кончины. Он занимал две или три комнаты, обстановка ничем не напоминала больничную. – «Рассказывайте, как вы стали писателем! – обратился ко мне Алексей Николаевич, едва я успел переступить порог. – Как вы успели выработать такой изящный и холодный стиль?» – «Мне очень лестно, что вы так отзываетесь о моем стиле, – ответил я. – Если в нем действительно есть какое-то достоинство, то все это идет от науки. Ведь мне постоянно приходится описывать ископаемые, условия залегания пластов, окружающий ландшафт, осадочные породы, вводить в свои научные работы самые разнокачественные описания. Профессия геолога и палеонтолога требует точных наблюдений и умения фиксировать все, что видит глаз…»

Биолог А. П. Быстров, автор нашумевшей в свое время монографии «Прошлое, настоящее, будущее человека» (1957), друг писателя, оставил такой стихотворный портрет И. А. Ефремова.

С 1946 по 1949 год Ефремов возглавлял Монгольскую палеонтологическую экспедицию Академии наук СССР. Об этих путешествиях он написал большую книгу «Дорога ветров» (1956). Поразительно, но и в научных статьях он умел добиваться зрительного эффекта.

«Плоские материки среднего мезозоя были подвержены приливным волнам, – („Некоторые замечания по вопросам исторического развития динозавров“, 1954). – Эти исполинские волны ходили на большом пространстве, сразу поднимая уровень воды в прибрежных лагунах, озерах и болотах на несколько метров, сметая все, что не было приросшим ко дну, силой своего напора. Поэтому древние четвероногие обитатели прибрежий могли жить только в затопленных лесах или на защищенном барьерными рифами берегу. Гигантские животные (зауроподы) в десятки тонн весом успешно сопротивлялись силе приливных волн, не тонули при подъемах воды и освоили новую, громадную зону обитания, где они не имели конкурентов. Становится понятным развитие у зауропод больших когтей, необходимых для цепляния за грунт…

Нам не удалось добыть каких-либо доказательств окраски тела динозавров. Все же биологический подход к этому вопросу дает возможность предположить, что в эпоху динозавров существовало огромное разнообразие окрасок, в известной степени аналогичное таковому у современных птиц и тропических ящериц. Зрение, ведущее чувство у зауропсид, вне всякого сомнения, обусловило появление окрасок как защитных, так и очень ярких, возможно сопряженных с различными выростами, необходимых для сигналов стадным животным и для привлечения самок в период половой активности…»

В 1947 году «Тафономия и геологическая летопись» – основная научная работа И. А. Ефремова – была удостоена премии Президиума Академии наук СССР, в 1952 году – Сталинской. Но «…планы и замыслы ученого необычайно широки, а исполняются они, я думаю, в лучшем случае процентов на тридцать, – признавался Ефремов критику и литературоведу В. И. Бугрову, бравшему у него интервью. – Вот и получается: с одной стороны – всевозможные придумки, фантазии, гипотезы, обуревающие ученого, а с другой – бессилие добыть для них строго научные доказательства. Добыть на данном этапе, при жизни. И ясное осознание этого бессилия. А в форме фантастического рассказа я – хозяин. Никто не спросит – где вычисления, где опыты? Что взвешено, измерено? А второе обстоятельство – неудовлетворенность окружающим миром. Она, замечу, свойственна каждому человеку, полностью могут быть довольны лишь животные, да и то не всегда. Писатель, как и ученый, мечтает о лучшем, о гораздо лучшем. Но тяжелый воз истории катится своим темпом к далеким горизонтам, и темпы эти не упрекнешь в излишней поспешности…»

«Лучшим из рассказов Ефремова мне представляется „Катти Сарк“, – писал Всеволод Ревич. – А к наиболее известным, наверное, надо отнести „Алмазную трубу“, где автор предсказал открытие якутских алмазных залежей. Правда, с рассказом связана одна история, которая не очень-то красит фантаста, но она позволяет еще раз задуматься над двусмысленностью положения так называемой научной фантастики, если она ставит перед собой сугубо инженерные задачи. „Алмазная труба“ должна считаться идеалом НФ: через несколько лет предположение Ефремова оправдалось – бывает же. Комментаторы (и я в том числе) подчеркивали выдающуюся прозорливость фантаста. Но вдруг известный публицист-географ и автор фантастических произведений И. Забелин упрекнул Ефремова в том, что на возможность существования алмазоносных кимберлитовых трубок в Якутии первым указал геолог Н. М. Федоровский еще в 1934 году. Вскоре Федоровский был репрессирован, а его книга изъята как дьявольские письмена врага народа. Нет ничего невероятного в предположении, что брошюра Федоровского-геолога попала к Ефремову-палеонтологу. Допустим, что до реабилитации Федоровского у Ефремова не было возможности упомянуть о нем, но после – он обязан был вспомнить о предшественнике. Даже если Ефремов пришел к алмазной идее самостоятельно, элементарная этика обязывала его отдать должное Федоровскому, хотя бы из соболезнования к постигшей человека трагедии. Досадно, что на критику Забелина Ефремов откликнулся неадекватно: он начал поносить оппонента и даже жаловался на него в „инстанции“, чем меня, например, не только беспредельно удивил, но и убедил, что о Федоровском Ефремов знал…»