Марина Цветаева - Тетрадь вторая

Юнак искушает девицу: — «Кому, скажи мне, хранишь, красотка, ты лик свой белый?» — А лик свой белый храню, мил братец, земле я черной. — Кому, скажи мне, хранишь, сестрица, ты щеки красны? — А щеки красны храню, мил-братец, земле я черной. — Кому, скажи мне, хранишь, (и т. д.) Совет юнака: — Отдай мне (перечисление «верху: очи, уста и щечки»)... а Бог... отпустит!

Три пташки поют молодым. Первая в сумерки: вечер! вторая перед полуночью: спать ложиться! третья перед зарею: вставать! Первой молодая — если б знала — дала бы хлеба, второй — сахару, третьей — горькой полыни.

Мгла на горе и над горой — вздохи юноши о милой.

Гора придавила троих пастухов. Первый молит: — У меня мать на воле, второй — сестра на воле, третий — жена на воле. Кого отпустит?

(NB! Знаю: — «Душа — на воле! Ибо бездыханного тела даже гора не хочет. Потому что — простой мертвец. Все вы любите лежать — камнем лежать — на душах: живом». 1933 г.)

(Камнем лежать — на душах живых!)

Отрывок письма (очень сокращено, еле разбираю)

Милый друг [68] По-видимому, обращено к П. П. Сувчинскому ,

Скучаю по Вас. Мне даже жаль, что под самый конец так повернуло. Не чувствовать — вот мое страстное желание. Не болеть (?) — вот решение. «С Вас содрана кожа» — вот слово одного еврея обо мне.

Мне столько нужно Вам сказать — разрываюсь. (NB! Никто никогда не хотел слушать. 1933 г.)

Хочу ходить с Вами по какой-нибудь заставе, мóсту, в темноте, на полной воле, долго. Этого никогда не будет.

Вы, как имеющий Бога (NB! кому — пишу? Никого что-то не помню «имеющего Бога» которому я бы — такое писала. 1933 г.) неизбежно должны ощущать меня, как низшее, бессловесное, и если когда-нибудь будете любить меня, то как дерево — с безнадежной жалостью. Я — то, с чем Вы уже справились. Не совсем справились, от первой листвы еще немножко больно, но — и это пройдет.

Что еще? Всё. (Noch alles [69] Еще всё (нем.) .)

Это письмо сочтите полученным, но не написанным. Да и не письмо.

(«He-письмо» относится к лету 1926 г., С<���ен>-Жиль, когда в этой же тетради окончательно правила Тезея.)

Сон:

Огромный богатый особняк во Франции. Комнаты, каких давно не видела, вещи, о которых я давно забыла. Простор, блеск и свет богатого дома (богатства).

Это Ваш дом, я в гостях у Вас, но Вас нету. Много гостей. (Ни одного мужчины.) Нарядные горничные — blanc et noir [70] черно-белые (фр.) — бесшумные и быстрые как тени. Серебряные подносы. Сижу в кругу других. Беседа на французском. Что мы все здесь делаем — не знаю. (NB! Просто — «в гостях». Единственное место где делаешь неизвестно что и где делать — ничего нельзя. Явная отвычка Революции и Чехии. 1933 г.)

Входите Вы, не входите — проходите, быстро минуете. Мне необходимо Вам что-то сказать (что — не знаю). (NB! Знаю: «Не уходи! Побудь со мною...» [71] Начальная строка популярного романса Н. В. Зубова на стихи неизвестного автора. 1933 г.) Естественно, не окликаю и не гляжу.

Руки в каком-то тесте — вязкое. Необходимо смыть. Иду в какую-то детскую (без детей). Там Вы и какая-то Ваша родня (женщины, пожилые). Недоуменно прошу воды. Вы берете кувшин и льете мне прямо на руки — никаких умывальников — стою в озере. Какая-то дама, пожилая, с карими подпалинами под глазами, испытующе: — «Какая Вы молодая! И уже дочка 5 л.». — 10-ти лет — поправляю я. — И не скрываете? — Madame, dix ans de vie vécue! [72] Сударыня, десять лет прожитой жизни! (фр.) Выходим, я и Вы. Вы садитесь в кресло, я рядом, на стуле. Между нами лакированный красный столик, на нем папиросы. Беру одну — рассыпается, другую — рассыпается, третью...

И, не глядя: — Мне Вам нужно одну вещь сказать.

— Об этих рассыпавшихся папиросах?

В тоне наглость и грусть.

— М<���арк> Л<���ьвович>, мне Вам уже нечего сказать.

Встаю. Выхожу. На большой лестнице движение. Чемоданы, картонки, веселая суета горничных.

— Madame est arrivée! Madame est là! Le petit chien de Madame! [73] Госпожа приехала! Госпожа там! Собачка госпожи! (фр.)

Собачка в лентах. — <���пропуск одного слова> переполнена. Но выйти — встретиться. Захожу в первую дверь. Занавес. Испуганный шепот нескольких женщин:

— Asseyez-vous là, Vous dérangez la contredanse! [74] Сядьте вот там, Вы мешаете кадрили! (фр.)

Занавес раздвигается. Плавное проплывание лиц и тел.

Случайность [75] Под таким заглавием в газ. «Правда» (1924, № 177, 6 августа, с. 3) была помещена статья Л. Сосновского, посвященная книге С. М. Волконского «Быт и бытие». Цветаева переписывает, с небольшими пропусками и неточностями, первый ее раздел (всего их пять).

(В мире белых, беглых эстетов)

После тяжелой мрачной книги белого мясника Савинкова [76] Речь идет о книге Б. Савинкова «Конь вороной» (1924). можно отдохнуть над легкой и изящной книгой белого эстета, философа, мечтателя и идеалиста Сергея Волконского «Быт и Бытие». Бывший князь имеет за границей много досуга и предается неторопливым устным и печатным размышлениям на тему: «прошлое, настоящее, вечное», — таков подзаголовок книги. Волконский и пишет и говорит и думает красиво. А окружают его эстеты (белые, конечно) — которые и слушают красиво. Из красивых разговоров и красивого слушанья родилась красивая книга.

Волконский рассказывал, поэтесса Марина Цветаева слушала. Потом она восхищенно просила рассказчика непременно записывать в записную книжечку все красоты разговоров. Князь отказывался, но красиво:

«Когда я что „записал“ я тем самым изгнал это из себя, я, как бы сказать, изменил химический состав своего я, и, конечно, в сторону обеднения. Вот почему я никогда не имел записной книжки».

Однако поэтесса Цветаева настаивала и красивые слова оказались записанными... только не в записную книжечку, а в рукопись целой книги, о которой речь. Долго и тщательно выбиралось название.

«Однажды Вы мне написали, что нравится Вам, как я быстро от неприятных вопросов быта перехожу к сверхжизненным вопросам бытия. И тут же я подумал, какое было бы красивое заглавие „Быт и Бытие“».

Как далеко заходят беглые и белые эстеты наши в поисках красивого, видно из такого образчика словесного их кокетства: «Я был в Париже, Вы были в Праге...»

Это ведь неисправимые кокеты и эстеты. Советское помело вымело обоих из России [77] Ленивое помело, ибо выметалась, т.е. ждала разрешения на выезд, день за днем, шаг за шагом — 11 месяцев! М. Ц (ТОГДА) , одного в Париж, другую — в Прагу. И, перекликаясь из Парижа в Прагу, лишние люди новой штамповки кокетничают: — Вы замечаете изящное чередование П и Р. Это я не намеренно. Прага и Париж. П. и Р.