Марина Цветаева - Тетрадь вторая

(NB! Один пришел в ярость, нет оскорбления, которого бы я от него не выслушала — помню, даже внешне был страшен, а другой просто — исчез. 1933 г.)

Теперь я совсем одна, но это неважно, всё, что не насущно — лишне, двоих не теряют, а одного — не было, я ничего не потеряла, кроме — от времени до времени — радости текущего часа, такой, в моей жизни, редкой.

Борис, мне неприятно повторять то свое письмо, тем более, что писала я в глубокой потрясенности, теперь я свыклась — но там была формула, необходимо, чтобы она до Вас дошла: «единственное отчаяние мое, Борис — Ваше имя». (NB! не совсем вижу, где формула? Так сокращено, что расшифровываю наугад. И, внезапно — ясно как на ладони: — единственное, от чего мне больно, — Ваше имя.) Я его Вам посвящаю, как древние посвящали своих детей — божеству.

Борис, с рождения моей второй дочери (родилась в 1917 г. умерла в 1920 г.) прошло 7 лет, это первый ребенок который после стольких лет — постучался. Б<���орис>, если Вы меня из-за него разлюбите, я не буду жалеть. Я поступила правильно, я не помешала верстаку жизни (совсем гётевское наблюдение и определение и даже форма, только Гёте бы вместо: жизнь сказал: природа. О «Детстве Люверс» — потом) я не воткнула палки в колесо судьбы. Это единственное, что я чту. (Право на бытие — всегда — во всем: от права на бытие данной строки, вопреки самым роковым от нее последствиям — до моего сына во мне.) Да, Борис, и будь этот ребенок у меня от первого встречного, он бы всё равно — был, потому что он захотел — через меня — быть. Да, Борис.

Впрочем, Вы мудры и добры — зачем всё это? Горечи моей Вы не сможете не прочесть уже с первой буквы февраля. (NB! Наш с ним месяц, верней — мой с ним, тех моих, того моего потока стихов к нему — февраль 1923 г. меховой можжевельник — «кипарис». 1933 г.) Ни о радости, ни о горечи я говорить не буду.

Я назову его Борисом, и этим втяну Вас в круг.

Б<���орис>, я закончила большую вещь — I ч<���асть> трилогии Тезей — Ариадна. Приступаю ко второй. В «Соврем<���енных> Записках» (XXI кн<���ига>) есть моя проза, из советских записей — достаньте и прочтите. Часть сказки «Мóлодец» уже отпечатана, выйдет к Рождеству, пришлю. (Здесь очень неисправные типографии.)

(Не окончено)

— за игру за твою великую,

за утехи твои за нежные...

(Морской Царь — Садку)

материалы для статьи болгарские народные песни

(дали на просмотр перевод Федорова [67] Федоров Александр Митрофанович (1868 — 1949) — литератор, переводчик. С 1920 г. жил в эмиграции, в Болгарии. В 1924 г. в Софии вышла его «Антология болгарской поэзии». )

Отрывки — в моей переделке.

Образцы яз<���ыка>

У овец — ягнята ярки,

Все овчата мохноглазы,

Все козлята востророги

Наливала — так с обмером

(Молитва Лазаря)

Павлин гуляя

Уронит перья

Сберет их дева

Сплетет в венок

Сирень та — осыпалась,

Вкруг шеи обвивалась

Той шеи — всех светлее...

Лес ты мой, лес зеленый!

Путь мой идет — не лесом.

Если ж иду я тобою —

Из-за густой твоей тени,

Из-за воды быстротечной...

(не тем же ли мог объяснить герой свое пребывание в гроте Калипсо?)

Красна дева, пестропола,

Пестропола, долгокоса

Всё красиво, всё шелкóво,

Всё раскрашено толково

Райские врата затвóрены,

Геенские — отворёны

Легенды и обряды

Св. Никола на трапезе святых роняет полную чашу. Не разбивается, не разливается. Удивление. Объяснение: — Только сел я за трапезу, разлилось Черное море, потопить корабль хотело. Корабельщики взмолились, слёзно все они взмолились... Полная чаша в руках Николы — гибнущий (спасенный) корабль.

Огненная Мария — лик засухи.

Христос — наводитель мостов.

Св. Георгий и Божья Матерь («У овец ягнята ярки...»).

Божья Матерь проклинает кукушку, кукованьем разбудившую Младенца.

Янка и ангелы. Ангелы обманом вынимают из Янки душу (яблоко).

Дары Св. Николе. Св. Никола отвергает богатые дары золотарей, землепашцев, виноделов. Я хочу одну копейку, — да и то в мой день единый, день единый, день Николин.

Господь и святые гости. Господь на олене, Божья Матерь на серне, Св. Иоанн на голубе, Св. Георгий на коне, а Св. Никола — на соколé.

— Глубина символов и роскошь образов —

Родина и Чужбина

Тоска по родине в болгарском сердце так сильна, что на первой же странице отдела «Родина и Чужбина» заставляет молодую женщину, выданную матерью «в пустую Софию» молить Бога: «да свижусь с отцом и братом, да мать найду в могиле».

Роза, красующаяся: на черной юнацкой шапке, и на тонком стволе винтовки (чуть ли не испанский образ! Та же ли кстати, игра слов по-болгарски: роза на винтовочном стволе?)

Семья (древо)

Его ветви рвутся к небу,

Корни вьются в сыру-землю.

Его ветви — милы-снохи,

Сыновья его — коренья,

А вершины — милы внуки

Любовь

Распахнул он десно крыло —

И выпало письмо белó

Совет монаха: иди в город и выбери там подругу по сердцу.

Мужской цинизм: — пойманная девушка молит: — «Пусти меня, Гесмаджи, я одна у своей матери!» — «Полно ты, полно, Евангелина, — и я у бабки один ведь тоже!»

Много, драгана, желаю!

Желаю, но не имею:

Твоих поцелуев желаю!

(И ответ жестокой драганы:)

— Целуй меня, милый, скорее!

Черная Чума. Петкана и мертвый Лазарь. Брат странным образом архангел, влезает на плеча Чумы.

Свобода и неволя:

«Замуж не выйду за турка —

Девять лет и еще два года...»

Три кукушки. Первая от зари и до зари — любимая, вторая изредка — сестра, третья — неустанно — мать родная.

Русский король Стефан, не желающий менять веры.

Лес и юнак:

Прекрасная былина о Короле Марке, погубившем силу свою (богоборчество). Прощание с вольной жизнью. Призыв леса.

Русалки и змеи.

Любовь мужа к жене. На десятом году вдовства спрашивает у мертвой:

— Прошла ли теперь твоя оспа?

Светла ли, свежа ли кожа?

Несчастная в замужестве молодая женщина. Ожерелье сдавившее горло — это ее первый милый, а запястья, сковавшие руки — «дети мои, малые дети»...

Три раны: от турецкой сабли, от винтовки тонкой, от девичьих зубок...

Юноша, повстречав девушку, теряет всё: конь вырывается, пес убегает, сокол улетает. Совет матери: — Коня купишь, пса достанешь, сокол прилетит, — догоняй девицу!