Олег Юлис - Прозрачные звёзды. Абсурдные диалоги

— На прощанье еще раз признаюсь, что всегда стыдился своего скверного чувства юмора и, может быть, только ради смеха попрошу Вас: напишите мне рекомендацию в Союз писателей.

— Нет. Во-первых, я давно уже от руки не пишу. А, во-вторых, я не читал, что Вы пишите. Дайте мне Вашу книгу и я напишу рекомендацию, даже если она мне не понравится. Именно потому, что Союз писателей ни в грош не ставлю.

— Наконец-то допил Ваш невкусный чай. Или он фальшивый, вовсе не индийский, или я рвусь в беседу с Вами как лошадь на манеж. Привыкайте к моей неблагодарности.

— Пожалуйста. Вы же задаете тон беседы.

— Приятно наблюдать, как безболезненно Вы привыкаете к моему деспотизму. Не потому ли безболезненно, что знаете толк и гипнозе?

— Дело совсем не в этом, а в том, что на протяжении всей жизни я был крупно пьющим человеком. А последние семь лет я не пью совсем. Из соображений здоровья — не могу… Поэтому раньше я раскрепощался, расслаблялся, был контактнее и так далее. После того, как я перестал это делать, я замкнулся и стал более закрытым человеком. Скажу Вам больше, в таком трезвом состоянии скучно жить…

— Не можете вспомнить гениального человека — «маленького», гениального человека — сторожа, лесника… Он не стал, как вы, выдающимся профессионалом он дворник или охранник, но жить ему интересно, в отличие от Вас?

— Я встречал много людей, жизнь такая, что… Вот гениально сказал один футболист, выпивая в бане с утра. Выпив рюмку, он сказал: «Вот, хорошо, с утра выпил и весь день свободен».

— Нет, благодарю покорно. Давайте говорить о знаменитостях. Например, Вы были знакомы с Райкиным. Было ли в нем нечто противоположное звездной болезни, что-то здоровое, что Вас умиляло, трогало? Непосредственность это или детскость, или что-то третье?

— Я один раз был свидетелем случая, который навсегда запомнил. Аркадии Исаакович был очень мрачным человеком в жизни. Редко улыбался. Был весь в себе и когда находился в обществе, то никогда не шутил, не был душой общества, а старался не привлекать к себе внимания. В отличие, кстати, от Вас, Олег. Одним словом, был человек закрытый. И я вспоминаю в этой связи историю, случившуюся в 1958 году. В Москву приехал французский цирк, который работал на Цветном бульваре. И в этом цирке были буффонадные клоуны, довольно известная цирковая такая семья. Братья Фраттелини. Это были удивительные артисты. Ведь комик, как правило, не имеет какого-то особенного реквизита, даже особого репертуара, но что бы ни делал комик Божьей милостью — все будет смешно. Этих Фраттелини советские критики пытались ругать на страницах газет, отталкиваясь от их номера, суть которого была довольно странной — они били друг друга по морде 30 минут. Били по морде, валяли дурака, но, поскольку они были клоуны от Бога, — это было безумно смешно. Однажды на одно из представлений пришел Аркадий Исаакович. И я на всю жизнь запомнил именно такого Райкина, который от хохота падал со стула, у которого была истерика, который… Которому, вот еще чуть-чуть, от этого смеха могло быть плою, и нужна была бы помощь врача. И такого Райкина, мне кажется, никто, кроме меня, не помнит.

— Игорь Эмильевич, Вам уже интересно беседовать со мной, или пока только допускаете, что может стать интересно в любую минуту?

— Ну почему же, не волнуйтесь, уже получаю удовольствие.

— Может, Вы меня мистифицируете, но себя ведете, как христианин. Сами себя таким сделали или кто-то помог?

— Не могу сказать, что я — человек, убежденно неверующий или наоборот, но как-то воспитан в христианском духе.

— Вам никогда не казалось, что все религии мира как бы ассистируют величайшему фокуснику — Господу Богу?

— Нет, я так не считаю. Просто я оказался вне религии. Не было религиозного воспитания, ни еврейского, ни православного, никакого…

— Ну, хорошо, о религии, Боге у Вас смутное представление, и слава Богу. Ну, а проповедники всего мира такому специалисту мирового класса, как Вы — не напоминают ли они фокусников?

— Не знаю… Наверное, нет. Мне кажется, что это люди, которым присуща доброта, прежде всего. Многие из них искренно хотят нести что-то светлое. Я воспринимаю это так. И, согласитесь, Олег, грустно, когда эта потребность иногда переходит в фанатизм…

— Ну, а доброта, отпущенная природой Игорю Кио, на что Вы ее тратите, не боитесь израсходовать преждевременно?

— Сложный вопрос. Можно ли поконкретнее?

— После того, как делаете добро, не ждете благодарности? Не ощупываете результат?

— О себе всегда трудно говорить. Но я, например, получаю удовольствие от того, что могу сделать что-то хорошее для людей, которых люблю. Да, я получаю от этого удовольствие.

— Не думаете ли Вы, что Ваша профессия — самое красноречивое выражение, доказательство Вашей доброты?

— Нет. Я не думаю так, потому что не считаю себя артистом, реализованным до конца.

— А как мужчина, в любви Вы себя реализовали до конца? Вообразите, что Вы на манеже и разрубите скопище всех женщин, которых Вы знали, на две половины…

— Ну, я теряюсь, по какому признаку кромсать… Правда, не знаю, но всю жизнь женщины для меня делились на две категории. На тех, которые представляли для меня интерес и на не представлявших. Этот ответ может быть банален, но…

— Какая большая половина — та, что Вам нравилась? Привлекла Ваше внимание?

— Олег, Вы что, с ума сошли?

— Спасибо, спасибо, мне немножко легче, не я один говорю гадости. Ваш тип женщины, «искра», пробегающая между мужчиной и женщиной, испытали Вы это на своей шкуре?

— Естественно.

— Что же за тип Вашей женщины?

— Надо сказать, что он не менялся. Тем более странно, потому что проходит определенный возраст и наступает следующая какая-то фаза развития. Естественно, смотришь на жизнь другими глазами, на женщин в том числе. Но есть какие-то важные для меня основополагающие женские качества. Прежде всего, женственность, мягкость, сексуальность. И чтобы не напоминала мне Маргарет Тэтчер.

— Если с возрастом Вы делались добрее, совершеннее, то это заслуга женщин?

— Да, возможно! Хотя достаточно редко это было. Два раза в жизни.

— В чем Вы изменились более всего?

— Ну, тот, кто меня знал пьющим, а сейчас знаете непьющим, скажет, что я совсем другой человек. Но Вас интересует что-то более важное, наверное? Тогда скажу, что добавилось цинизма, какого-то более трезвого восприятия жизни. Скажу, что восторженного поубавилось. Хотя добавилось в жизни каких-то теплых тонов, становишься меньшим оптимистом и большим реалистом. Увы, я привык к мысли, что не встречу гениальную женщину.