Б. Сенников - Тамбовское восстание 1918-1921 гг. и раскрестьянивание России 1929-1933 гг

О страшных днях "сталинской коллективизации" повествуют нам наши тамбовские земляки — сестры Нина Белых и Зоя Петрова из села Каменки бывшего Тамбовского уезда.

На Урале, недалеко от Свердловска (ныне, слава Богу, опять Екатеринбурга), при слиянии трех рек — Исети, Каменки и Синары, стоит небольшой промышленный городок Каменск-Уральский. Есть в нем знаменитый трубный завод, а рядом с ним спецпоселок. Сейчас его все зовут «Шанхаем». Завод и спецпоселок, а также почти весь Синарский район построен руками, потом и кровью спецпоселенцев — русских крестьян, которых советская власть прозвала «кулаками». В мае-июне 1931 года поселок Каменск-Уральский разбух от тысяч привезенных сюда силой со всех концов страны людей. Все это были крестьянские семьи, как правило, многодетные, которых коммунисты и советская власть насильно определили в эти края, оторвав принудительно от родных мест и дома, отобрав все нажитое нелегким крестьянским трудом.

Везли их железнодорожными составами под усиленным конвоем со всех концов России: из Тамбовской, Липецкой, Воронежской, Пензенской, Вятской и других областей.

Семья Нины и Зои была одной из тех тамбовских семей, которые принадлежали к так называемым «кулакам». Главу семьи решением местного комитета 2 мая 1931 года лишили избирательных прав (которых у нас на самом деле и не было никогда) и выслали, предварительно ограбив, на спецпоселение на Урал. Как же это тогда все было просто! Собрались члены комитета опохмелиться после пролетарского праздника, а заодно покуражиться после похмелья.

Сестры рассказывают:

"Уполномоченным в нашем селе в то время был некий Н.И. Матчин. Он вспомнил, что наш отец женился на Клавдии (нашей матери), на которую он сам когда-то "положил глаз". И отец самым первым из односельчан был внесен в списки на раскулачивание. Черной завистью завидовал ему Матчин, ведь наш батюшка к тридцати годам уже имел свой хороший каменный дом-пятистенок, троих детей, да жену — мастерицу на все руки. Наша мама сама пряла пух и из него вязала платки, которые свободно проходили через обручальное кольцо. Шила, готовила, вязала, растила детей и любила нашего отца. Отец наш — трудяга, ни разу до самой смерти не произнес ни одного бранного слова. Были у отца два увлечения в жизни — баритон и бильярд. И обе эти страсти даны ему были от Бога.

Когда отцу было еще шестнадцать лет, за ним пришли дочки владельца чайного заведения, передав просьбу своего отца сыграть на бильярде с одним приезжим купцом, обыгравшим всех посетителей чайной. Сначала играли просто так, а потом купец предложил сыграть с ним "под интерес" — на деньги. Отец отказался, сказав, что у него нет денег. "Играй, Мишутка, я за тебя заплачу", — сказал хозяин заведения, будучи сам игроком-любителем. Когда утром игра была закончена, то оказалось, что Мишутка выиграл у купца 3000 рублей: по тем временам это были большие деньги (лошадь стоила 70 рублей, корова — 60). Отец не хотел брать деньги с купца. Однако купец и хозяин чайной настояли, чтобы он их взял. А утром уже все село знало, что Мишутка в бильярд выиграл целое состояние. Дело было в 1914 году. На эти деньги отец и завел свое собственное хозяйство. Деньги эти принесли ему на короткое время счастье, а потом на всю оставшуюся жизнь горе.

Так кто же были все эти «кулаки», к которым была причислена и наша семья? Думаю, что не ошибемся, если скажем так: это были честные крестьяне, безудержные трудяги и очень наивные люди. Из Тамбовской области было много семей, можно сказать, благородного покроя. Сплошь грамотные и культурные, обходительные и верующие в Бога. Из других областей таких было меньше.

Провезли нас всех по нашей матушке-России в товарных вагонах-"телятниках" по 20–30 семей в каждом. Везли долго, порой забывая кормить по 2–3 дня. На станциях из вагонов мы просили у людей хлеба, но те сами были голодные и помочь ничем не могли, только проходили мимо, тяжело вздыхая. В стране Сталин ввел карточную систему и люди получали хлеб по граммам на человека.

Наконец-то наш состав прибыл к разъезду Кодынскому Каменского района Южно-Уральской железной дороги, и выбросили нас в чистом поле, как обычно вываливают мусор. Затем всем приказали идти пешком к развалинам старой Жереховской мельницы. Совершать этот переход нам было не трудно, так как ни у кого из нас не было никакой поклажи, кроме детей (ограбили нас всех изрядно коммунисты). Все были рады тому, что освободились из вонючих и тесных вагонов. Но на старой разрушенной мельнице вряд ли было лучше. В одно общее помещение поселили более двух тысяч душ. Всех мужчин с шестнадцати лет и старше сразу же погнали за 20 км под конвоем рыть землянки. И так до самой зимы. А потом в этих землянках спецпоселенцы зимовали две зимы, в голоде, холоде и грязи, без света. Люди вымирали, словно мухи, а уже потом те, кто выжил, строили бараки.

Из нашего села вторым в список на раскулачивание Матчин включил своего двоюродного брата Суслина. Сослал его Матчин только за то, что ему его дом приглянулся. Семья Суслиных состояла из шести человек, четверо из них были дети. Глава семьи имел лошадь, корову, овец, поросят, кур с гусями, надел земли, да, как говорят, трудился в поте своего лица — никто его не считал богатым. Дальнейшая судьба этой семьи была ужасна. В 1932 году в спецпоселке главу семьи за какую-то мизерную провинность комендант поселка отправил в штрафной 25-й барак. Несколько дней он там находился без еды и питья, его очень сильно избили и продержали раздетым на цементном полу. Возвратили к семье на пятый день под вечер, а к утру он умер. Перед смертью его десятилетний сын по совету соседки тайком сбегал в деревню к «местным» и выпросил у них для умирающего отца стакан молока, но когда с ним вернулся, отец был уже мертв. Пришли санитары, собрали трупы и бросили в сарай, где уже лежало много мертвых людей. Чтобы не гонять на кладбище зря лошадь, «хозяйственный» комендант поселка распорядился собирать трупы умерших и партиями возить их на кладбище. Когда их собиралось достаточно много, их везли закапывать, делая несколько рейсов. Сыну и сейчас кажется, что лицо его отца в тот момент, когда его клали на повозку со всеми остальными покойниками, было розовым, а не бледным, как у остальных мертвецов. Прошло столько лет, а до сей поры его мучает сомнение, а не похоронили ли отца живым, врачи ведь его не смотрели. Успокаивает только одно — семье все равно не удалось бы его выходить. Мать, отдававшая свою порцию еды малолетним детям, с голодухи заболела водянкой и вскоре умерла, а за ней умерло и двое малолетних детей.

Из Моршанска были высланы три брата Благовещенских. Были они из мещан, все грамотные и довольно начитанные. При НЭПе имели свое мануфактурное предприятие, все были богатыри — по два метра ростом, и умерли все по очереди…