Дэвид Линч - Поймать большую рыбу

« Голова-ластик » — самый одухотворенный из моих фильмов. Мало кто понимает меня, когда я так говорю, но это правда.

Эта картина развивалась каким-то особым путем. Я искал ключ, который помог бы мне открыть общий смысл. Конечно, некоторые эпизоды я вполне понимал. Но мне никак не удавалось нащупать ту нить, которая могла бы связать их воедино. Я был просто в отчаянии. Тогда я взял Библию и принялся за чтение. И однажды наткнулся на некую фразу. Я закрыл Библию, потому что понял — вот оно. Я увидел всю картину в целом. Одна фраза наполнила смыслом мое видение фильма.

Вряд ли я когда-нибудь расскажу, что это была за фраза.

Пятьдесят лет назад люди говорили: «Все ускоряется». Люди продолжали повторять «Все ускоряется» и двадцать лет назад. Все время есть ощущение, что жизнь ускоряется. Сейчас даже сильнее, чем раньше. С ума можно сойти. Попробуйте несколько дней посмотреть телевизор или почитать газеты, и у вас возникнет ощущение, что перед глазами проносится весь мир.

Когда я пять лет работал над фильмом « Голова-ластик », мне казалось, что я уже умер. Я думал, что когда закончу снимать, мир изменится до неузнаваемости. « Меня словно заперли внутри фильма, а я не могу его закончить, — сетовал я. — Мир выкинул меня за борт ». Я перестал слушать музыку, смотреть телевизор. Мне было совершенно неинтересно, что происходит вокруг, так как это усиливало чувство отчужденности.

Однажды я даже надумал смастерить фигурку главного героя Генри — дюймов восемь в высоту — и поместить ее в декорацию, построенную из ящиков. И так, кадр за кадром, я собирался доснять фильм. Это единственное, что приходило мне в голову, так как деньги на съемки у меня к тому времени уже закончились.

Как-то вечером мой отец и младший брат усадили меня в мрачной гостиной. Им нужно было со мной серьезно поговорить. Как люди очень ответственные, они уговаривали меня бросить съемки фильма и устроиться на работу. Ведь мне нужно было кормить жену и маленькую дочь.

В общем, я так и сделал — стал разносчиком газеты Wall Street Journal с зарплатой пятьдесят долларов в неделю. Я думал, что из этих денег смогу откладывать небольшую сумму на съемку очередного эпизода, и, таким образом, наконец, закончу фильм. Я начал медитировать. Джек Нанс — актер, игравший роль Генри, ждал меня три года: он постоянно обдумывал характер Генри, не давая ему умереть. В фильме есть кадр, в котором Генри входит в дверь. Мы начали этот эпизод, но прошло почти полтора года, прежде чем нам удалось закончить его — снять, как Генри появляется из-за двери. Я изумляюсь, как же нам все-таки удалось так долго быть вместе? Но Джек ждал и не переставал думать о своем герое.

Еcть поговорка: «Смотри на бублик, а не на дырку в нем». Видишь бублик и работаешь — это все, что в твоих силах. Нельзя управлять тем, что находится вне тебя. Вне твоей досягаемости. Но можно погрузиться в работу и сделать все, что от тебя зависит.

Мир не обойдет вас стороной. Конечно, нет гарантии, что медитация или работа разносчиком газет принесет вам удачу. Но, хотя на первый взгляд ваша жизни полна препятствий, с помощью концентрации и медитации преодолевать эти трудности можно гораздо эффективнее.

Когда я впервые увидел изображение йогов, сидящих в позе лотоса где-то в лесах Индии, что-то в этой картинке заставило меня пристальнее вглядеться в нее. Я обратил внимание на лица йогов. Они не создавали впечатление людей, которые тратят время попусту. Напротив, их лица отражали знание, которым я не обладал, но которое очень хотел обрести, только не знал, как. Эта картинка меня заворожила. Эти йоги буквально излучали волю, достоинство и отсутствие страха. Их лица светились радостью и любовью, силой и энергией.

И тогда я подумал, что просветление — это нечто реальное, хотя пока эта реальность была мне недоступна. Я понял, что существует единственный путь к просветлению — надо нырнуть и посмотреть, что тебе откроет глубина. Потому что я знал, что, живя в Лос-Анджелесе и все время дрейфуя на поверхности, я не смогу изменить свою жизнь.

С середины 1970-х до начала 1980-х я почти каждый день бывал в ресторане Bob’s Big Boy. Я заказывал молочный коктейль, сидел и размышлял.

За обедом очень хорошо думается. Можно заказать коктейль или кофе и погрузиться в странные темные миры своего воображения, очнувшись, ты всегда возвращаешься в безопасное и уютное пространство ресторанчика.

Комикс « Самая злая собака на свете » появился, когда я работал над фильмом « Голова-ластик ». Сначала я нарисовал маленькую собаку. Она казалась ужасно злой. Я смотрел на нее и размышлял, почему же она злится.

Потом я нарисовал комикс, состоящий из четырех частей. Собака всегда находилась на одном и том же месте. Три части комикса изображали день, одна — ночь. То есть время движется, а собака — нет. И тогда меня осенило: собака злится на то, что происходит вокруг нее. Ей не нравится окружающий мир. Вот она слышит звуки, доносящиеся из дома, за забором что-то происходит, погода портится…

В итоге все свелось к звукам, которые раздаются в доме. Мне понравилась сама идея: диалог между звуками и тем, как собака на них реагирует. Именно диалог и должен был вызывать смех. Комикс захотел опубликовать еженедельник Los Angeles Weekly . В результате он печатал его в течение девяти лет. Через несколько лет им заинтересовалась газета Baltimore Sun . Каждый понедельник я просыпался с мыслью о том, какой сюжет я сочиню на этот раз. Затем я диктовал текст по телефону. Однако я не всегда сам делал надписи, и порой мне очень не нравилось, как они выглядят графически. В итоге несколько раз мне приходилось самому все переделывать.

Пока печатался комикс, мой редактор ушел в другую компанию, и я стал работать с другими. Через девять лет тот первый редактор вернулся в издание. И сказал, что пора заканчивать. Комикс себя изжил.

Во время работы над фильмом « Человек-слон » я как-то сидел и слушал радио, где передавали «Aдажио для струнных» Сэмюэла Барбера. Мне тут же стало ясно, что эта музыка идеально подойдет для последней сцены фильма.

Я попросил своего продюсера, Джонатана Сэнгера, найти мне эту запись. Вскоре он появился с девятью различными вариантами исполнения. Я прослушал их и сказал Джонатану, что ни одна композиция не похожа на ту музыку, что я слышал по радио. Все девять совершенно не подходили. Тогда он купил другие записи.

И когда наконец я обнаружил ту самую музыку в исполнении Андре Превина, я убедился: «Вот оно». Ноты были одинаковыми во всех вариантах — главное отличие было в исполнении .