Анна Бройдо - Дорга, ведущая к храму, обстреливается ежедневно

— Надо для Льва Николаича баночку сгущенки припрятать. Какое счастье, что он у нас на эвакопункте работает! А сколько ранений в тазовую область — ребята же стесняются… Без мужчины бы не справились.

— Э, нет! — энергично жестикулируя, вмешивается шумная толстушка Джульетта Капикян. — Вика, моя золотая, я тебя умоляю — если не дай Бог чего, посмотри меня сама, Леве — у-у-убийце — ни за что не отдавай!

— Джуль, да тебе с такой задней мишенью подальше прятаться нужно! — поддразнивают подружки. Джуля молодец — не из обидчивых.

Сам «у-убийца» ходит мрачный — от работы в полусогнутом состоянии «проснулся» радикулит.

— Когда началось формирование медсанбата, мы агитировали в санитарные шоферы ребят, у которых были собственные микроавтобусы. Я к Мизану подошел, объяснил, что к чему. Он отвечает: «Нет проблем, я согласен, только учти — я задний ход не имею!» А это такой чисто сухумский жаргон — «дать задний ход», в смысле, струсить, отступить. Я отвечаю: мол, все мы здесь ребята храбрые, ты прямо скажи, согласен или нет. А он опять: «Да согласен я, только знай — я задний ход не имею!» Ладно, думаю, ну комплексы такие у человека. Сняли сиденья, установили пару носилок, красный крест на боку и крыше оттрафаретили — а тут сразу с передовой вызывают по рации «Скорую». Приехали, раненых погрузили, и тут по машине как начался обстрел! Я кричу: «Сдай назад!» А он тоже кричит, чуть не плача: «Да я же тебе сколько повторял, что машина задний ход не имеет!»

— Ой, девочки, не к столу будь сказано, но мы люди военные…

— Когда в первый раз конкретно ударили артиллерией по эвакопункту, как раз к нам раненых привезли. Я одному помощь оказываю и тут такой грохот, как конец света. Я со страху просто ума лишилась, в беспамятстве забилась под каталку. Мой бедный раненый сам встал, меня из-под нее еле вытащил, стал успокаивать: «Не бойся, сестренка», и так и увел меня в укрытие. Ну, понятно: сколько мне тогда всего было — восемнадцать лет! — снисходительно говорит она с высоты своих девятнадцати…

— А вот интересно, в их армии девочки воюют?

— Да, ребята рассказывали: подбили танк, экипаж выскочил, его расстреляли, потом подошли — среди них одна девочка. И такая необыкновенная красавица, что ребята просто заплакали, увидев, какую девочку убили.

— Бедная! Заморочили ей голову пропагандой, а за что она погибла…

— А, может, и хорошо, что так получилось. Попала бы она в плен — не дай Бог, нашелся бы среди наших какой-нибудь мерзавец — осквернил бы эту красоту…

Иногда по присоединенному к автомобильному аккумулятору приемнику удается послушать радионовости. Судя по постановке вопросов — «не двинутся ли абхазы за пограничную реку Ингури», западные корреспонденты считают победу Абхазии решенным делом. В Москве — осложнение политической обстановки, резко обострилось противостояние между Президентом Ельциным и Верховным Советом, идет чрезвычайный депутатский съезд.

— М-да, — произносит Лев Ачба, — глядишь, так придется тебе здесь политического убежища просить. Скорее, скорее продвигаться надо, пока Москве не до нас!

— Раньше мы думали: хуже, чем Гамсахурдиа, ничего и быть не может: ведь именно при нем Грузия стала настоящей «малой империей». Хотя, с другой стороны, их национализм еще раньше пышно расцвел — иначе бы его так единодушно не выбрали. И резню в Южной Осетии единодушно одобрили. Теперь понимаешь: лучше бы уж он остался, ему никто в мире руки не подавал. А вот Эдуард Бомбосбросович для них — голубь мира: он и СССР развалил, и Варшавский договор, поэтому Госсовет его и призвал на власть, чтобы получить на Западе поддержку. Грузию сразу в ООН приняли — и это как раз в то время, когда вовсю шла война в Мингрелии. Через месяц и у нас началось, а Аслан Абашидзе, президент Аджарии, давал интервью в российских газетах, что был план одновременно ввести войска и к ним, чтобы обе «мятежные автономии» разом задавить. Вот только аджарцы сразу резко дали понять, что разберутся без Тбилиси, а наши, абхазские грузины, оказались пятой колонной. А ведь если бы они тогда выступили против вторжения, мы бы, дураки, их на руках носили! Вот что значит — жадность сгубила. Беда в том, что Шеварднадзе и в России большую поддержку имеет, не зря они с Ельциным вместе в Политбюро сидели. Ведь за месяц до начала войны с российской правительственной дачи в Пицунде вывезли в Сочи все карты, оружие, боеприпасы, необходимые для ее охраны — только рации оставили. Даже карт у нас в начале войны не было: в мае 1992 через командование Закавказского военного округа со всех военкоматов Абхазии были затребованы в Тбилиси карты гражданской обороны. Я больше чем уверен: в Москве знали, что здесь готовится.

— Вот если какая опасность — я задницей чую! Скольки ж раз было: приказывают — переходите вот в тот дом! А я говорю: та ни, хлопцы, задницей чую — подождем чуток! И шо ж: через несколько минут — туда прямое попадание!

Через пару дней беднягу доставили к нам на эвакопункт — с простреленной навылет задницей.

А вообще в тот день таких обидных ранений было пять или шесть: отдельные группы вырывались вперед и получали в дыму и неразберихе «по тылам» от своих же, приотставших. И назвали его девчонки: «Задний день».

25 сентября — контратака отбита. Наступление пошло с высот над столицей, по Каманскому направлению. Столпившись у рации, слушаем: «Противник отступает в район свалки!»

— Слава Богу, — почти благоговейно произносит Асида Квициния, — нашли они себе наконец достойное место…

До центра Сухума — полкилометра.

Вечером захожу в штаб Эшерского направления — заместитель начштаба Василий Кове говорит с Гудаутой:

— Послушайте, у вас там пары-тройки наших флагов нет? Пора бойцам выдавать… Ну да, для здания Совмина… Понял, высылаю людей!

… Мы ехали и пели про Победу — одну на всех, мы за ценой не постоим, про последний бой, который трудный самый, про красивое имя, высокую честь — Сухумская волость в Абхазии есть, и даже — трижды сплюнув — про радость со слезами на глазах, которых уже действительно невозможно удержать…

В Генштабе Василий торжественно принимает государственные флаги Республики у Министра обороны Султана Сосналиева и Главного военного комиссара Сергея Шамба. Все, кто был в здании, собрались в кабинете — действительно исторический момент.

На обратном пути заезжаем на минутку в дом к Васиной родне. Старая женщина в глубоком трауре просит: «Дайте хоть взглянуть, за что мы умирали!» — прячет в складках флага просветлевшее лицо, целует и плачет, плачет навзрыд.