Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 1

Председатель . – Простите: мы уже вас просили в прошлый раз, и вы нам обещали дать нам собрание ваших статей. Давайте, установим такой порядок. Вы написали много статей и вы нам их передадите. Тем не менее ваши личные объяснения дадут нам очень много – постольку, поскольку они осветят материал статей. Поступим поэтому так: вы будете делать ссылки на свои статьи, не излагая их содержания. И этой системы мы и будем придерживаться.

Бурцев . – В 1911 году я сделал попытку обратиться к Щегловитову опять таки с требованием о предании суду виновников провокации. Я называл провокаторов: Азефа, сенатора Трусевича, генерала Герасимова, Курлова, Ратаева, обвиняя их в определенных актах, которые я называю актами провокационными… Ответа на это мое прошение я не получил. Тогда я поместил его в газете «Утро России», где оно было целиком напечатано, без пропуска хотя бы одного слова, – и, таким образом, сделалось достоянием широкой публики. Мало того, я обращался в посольство в Париже, чтобы оно засвидетельствовало мою подпись. Посольство отказалось засвидетельствовать и сказало: «Вы слишком известный человек: ваш почерк знают, мы не хотим свидетельствовать». Вероятно, они не хотели взять на себя ответственность…

Председатель . – Это частность…

Бурцев . – Прошло еще несколько лет, года три. В 1914 году я повторил все свои требования на имя того же Щегловитова и одновременно на имя прокурора Корсака. Это прошение было помещено в газете «День» целиком. И опять никакого ответа я не получил. В 1914 году, когда разразилась война, я сейчас же поехал в Петроград и был арестован. Через месяц после ареста, когда я сидел в Петропавловской крепости, ко мне явился прокурор Корсак с такого рода заявлением: «Вы два раза посылали заявления министру Щегловитову и мне. Мы ваше прошение получили, но вы были эмигрант, и мы вам не считали возможным ответить». Я возразил на это, что я никогда эмигрантом не был, я уехал по паспорту, жил за границей потому, что так хотел. Во всяком случае констатирую, что ответа от них я не получил… Корсак говорит: «Теперь вы в России, и мы обязаны вас допросить по поводу вашего заявления». – Я говорю: «Я к вашим услугам». – И вот, в Петропавловской крепости, в продолжение двух дней, я давал свои показания, требуя предания суду тех же самых лиц, – начиная с Азефа, а затем – Трусевича, Курлова, Ратаева, Герасимова. Я кончил свое заявление так: «Правительство, на основании моих заявлений, может начать следствие, когда угодно, и я (это было в начале войны) не считаю себя в праве настаивать на рассмотрении этих дел во время войны. После войны я обращусь в печать и к правительству и буду настаивать, чтобы были рассмотрены те обвинения, которые я предъявлял». – На это Корсак ответил таким образом: – «В виду того, что вы лично не участвовали в партиях, и не участвовали в этих актах, то такого рода доносы с вашей стороны, на основании таких-то статей закона, могут быть оставлены без последствий». – Я возразил ему, что я всегда был только журналистом, и, как журналист, буду эту тему подчеркивать, пока у меня будут силы, даже без всякой надежды, что будет суд… Виноват: этим не кончились мои попытки. Когда я, после ссылки в Туруханск, вернулся снова в Петроград, то, пользуясь своим положением, как редактора «Былого», позвонил генералу Спиридовичу (подробности вас не интересуют) и говорю ему: «Я желаю вас видеть». – Он ответил: «Хорошо». – Но будет ли он говорить со мной или нет, – он скажет мне через несколько часов. Он в это время снесся с Царским Селом и получил разрешение видеться со мной. Когда я пришел к нему, я сказал: «Генерал, я – редактор «Былого» и желаю вам задать целый ряд вопросов: вы можете мне отвечать, можете не отвечать». – Я повторил ему сущность моего заявления, сделанного за границей, что я требую; его предания суду я не требовал: относительно его нет никаких данных. Выслушав меня (это я знаю не прямо, а косвенным путем), он сделал доклад царю о том, что вот приехал эмигрант Бурцев, который настаивает на предании суду таких-то лиц, и я слышал, будто была резолюция: «Так дело оставить нельзя». – Я сам лично не видел резолюции и от Спиридовича сведений о ней не имел. Я сделал попытку напечатать в газетах, но цензура запретила. Таким образом в газетах не появилось. Этим кончается внешняя сторона. Следующей главой является мое обращение к вам. Я, как сначала, так и в настоящее время, действую – как публицист и журналист. Мне не важна форма суда, я хочу, чтобы меня услышала широкая публика, взвесила, верны ли мои обвинения или нет.

Председатель . – Пожалуйста, говорите в возможно сжатой форме… И возможно больше сообщайте нам фактов.

Бурцев . – Указывайте мне, на чем мне остановиться… Одним из главных проявлений провокации я считаю дело Азефа, затем дела Жученко, Рыса, Малиновского, Штакельберга, и потом – другого порядка дела – союза русского народа. Есть нечто, относящееся к Щегловитову, – показания Лыжина… Но об этом я потом упомяну. Позвольте мне начать с изложения дела Жученко. По некоторым обстоятельствам, мне кажется, что оно наиболее характерное: она была агентшей Климовича и кроме того непосредственно в очень близких с ним отношениях.

Председатель . – В какие годы? Кем был тогда Климович?

Бурцев . – Он был начальником охранного отделения в Москве в 1906 году. Она была не только его агентшей, но и близким к нему человеком. Он к ней прекрасно относился и относится до сих пор великолепно. Я с Климовичем говорил о ней не так давно, месяцев 9 тому назад, может быть с год, когда он меня вызывал, как директор департамента полиции. Меня хотели выслать: он говорил о моей высылке и когда кончил, то сказал: «А вот наша бедная Зинаида Федоровна сидит в тюрьме в Германии»… Здесь я впервые узнал об этом. Он сказал: «наша», разумея, что она ему близка; а с другой стороны, она моя «крестница»: я ее разоблачал, допрашивал. Я вчера получил документы о том, как Климович посылал ей деньги в тюрьму в Германию в 1916 году – целый год…

Председатель . – Климович лично, или как директор департамента?

Бурцев . – Как директор: «Отправитель Климович». – Очевидно, как ежемесячное жалованье…

Председатель . – У вас есть сведения? У вас есть расписка?

Смиттен . – От себя он посылал или правительство давало?

Бурцев . – Я просил снять копию фотографическую, которую я опубликую. Вам я дам подлинник. Происходило это в 1916 году. Он 11 раз посылал, может быть, – 12: ежемесячное жалованье по 200 рублей.

Родичев . – Каким путем?

Бурцев . – Официальным, через «Красный Крест». В такую-то тюрьму, Жученко и т.д. Я ее разоблачал в 1909 году. До тех пор она получала 300 рублей, а после моего разоблачения стала получать по 200 рублей. Так вот: роль этой Жученко я считаю одной из самых характерных в области провокации. И роль Климовича, в этом отношении, – столь же характерной. Она провокаторшей была давно – с 1905 года. И тогда была не агентшей, а именно провокаторшей. И на 1906 году я бы хотел остановиться; а на том, что было в течение 10 лет, я не буду останавливаться. В 1906 г. она была членом боевой организации эс-эров, в Москве, была адъютантом при Сладкопевцеве, это видный эс-эр: он, если не ошибаюсь, умер не так давно в Ницце. Эта группа совершила целый ряд террористических актов, совершила экспроприацию. В курс всего этого была введена Жученко и сама принимала участие в этих делах. Например: вы помните, конечно, дело Фрумкиной – это покушение на Рейнбота? Она пришивала ей карман для револьвера, чтобы не был особенно заметен револьвер, и в это же время давала знать, что в таком-то ряду, в таком-то театре будет сидеть Фрумкина, которая будет стрелять, и ее надо арестовать. Ее и арестовали…