Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 1

Председатель . – Кем же?

Андроников . – В январе 1915 года я имел целый ряд сведений и для меня было совершенно ясно, что Сухомлинов ведет нечестно и нечисто свои дела. Самые подробные показания, которые я теперь припомнить не могу, находятся в той Верховной Следственной Комиссии, на которую я указываю в моей бумаге. Для меня было совершенно ясно, что он не на высоте своего положения, что его окружает целый ряд бандитов, которые, на несчастие, на крови и на слезах всей России…

Председатель . – Т.-е. попросту шпионы?

Андроников . – Я бы не сказал шпионы, а – недоброжелатели… Я тогда совершенно не мог верить, я боролся с этой мыслью… Я не хотел верить, чтобы Сухомлинов, русский генерал, мог до такой степени опуститься, чтобы он шпионил, – мне это казалось неправдоподобным! Хотя эта идея у меня была…

Председатель . – А идея о г-же Сухомлиновой, как о шпионке, у вас была?

Андроников . – Относительно нее у меня были все скверные идеи, потому что это был человек чрезвычайно непорядочный, нехороший, и относительно нее нет того скверного, чего я бы не мог сказать: и шпионство, и все, что хотите, – все было!… Но это было «божество»!… Достаточно было сказать Сухомлинову полслова против нее, этого ангела-хранителя, чтобы раз навсегда вылететь из дому – как бывшей царице достаточно было сказать против Распутина, чтобы вылететь из Петрограда… Что я и испытал на себе…

Председатель . – Что еще вас соединяло с Распутиным, кроме определенного отношения к Сухомлинову?

Андроников . – Решительно никаких дел у меня не было. Я первое время считал его за человека серьезного. Каждый раз, когда он бывал у меня, – очень часто – на эту уху приходила Червинская. Он рассказал о своих отношениях к богу, плел что-то непонятное, и мы находили, что это очень серьезный человек…

Председатель . – Серьезный человек?

Андроников . – Он вел себя в высшей степени корректно. Выпивал одну бутылку мадеры, после которой не пьянел совершенно, вел себя прилично и уходил.

Председатель . – Но что же вам говорило тут о его серьезности?

Андроников . – Его рассуждения о высших материях, его вдумчивость… Все, что ему говорили, он воспринимал и кипел любовью к отечеству, высказывал свои воззрения, что нужно то-то и то-то сделать… Словом, высказывал свои идеи… Я в нем скверного в то время ничего не находил. Но впоследствии, когда он после обеда просил, чтобы кто-нибудь непременно начал играть, я его спрашивал: «Для чего?» – он говорил: – «Я хочу потанцовать», пускался в пляс и в течение часа до упаду танцовал. Мне это казалось странным, – я этого не понимал… Затем он подходил к телефону и вызывал всевозможных дам. Я должен был делать bonne mine au mauvais jeu, [*] Стран. 376, сн. 2 стр.: «делать bonne mine au mauvais jeu» – «делать веселое лицо при неудачной игре». – потому что все эти дамы были чрезвычайно сомнительного свойства…

Председатель . – А в продолжение вашего знакомства он один бывал у вас? Бывал ли при этом еще кто-либо, кроме Червинской?

Андроников . – Кроме Червинской, был Драгомирецкий. Все эти свидания я хранил исключительно для известных целей. Мне было чрезвычайно интересно, чтобы никто не мешал, так как мы с Червинской были заодно. Мой приятель Драгомирецкий был посвящен в это, он бывал.

Смиттен . – Кто такой Драгомирецкий?

Андроников . – Это бывший директор департамента духовных дел, [*] Стран. 377, св. 10 стр.: «бывший директор д-та дух. дел», надо : «бывший вице-директор д-та дух. дел». а теперь член совета министра внутренних дел… Уже впоследствии раз присутствовал преосвященный Евдоким, архиепископ Алясский и Алеутский, затем Варнава, иеромонах Августин и С.П. Белецкий.

Председатель . – Эти лица, значит, бывали у вас не один раз, а несколько раз?

Андроников . – Эти лица бывали… хотя не могу сказать, что часто. Варнаву я совершенно не знал. Он явился ко мне тоже два года перед тем. Я о нем слышал от великого князя Дмитрия Константиновича и покойного Константина Константиновича: Он их хорошо знал и там бывал. Он явился ко мне и отрекомендовался епископом Тобольским. А во второй раз он приехал ко мне совершенно больной (8 сентября 1915 года… или 1914? – не помню) из св. синода, когда его выругали и спрашивали, как он смел произвести прославление св. Иоанна. Он остался у меня, потому что не в состоянии был ходить, и жил у меня три недели, за что я был выслан из дома Толстой, [*] Стран. 377, св. 27 стр.: «из дома Толстой» – дом граф. Ол. Алекс. Толстой на Троицкой ул. д. № 15-17 (он же по Фонтанке № 54), где жил кн. Андроников. потому что он жил без прописки… Вся свита у меня жила, и я должен был всех поить и кормить, и лечить Варнаву…

Председатель . – Вы сказали несколько раньше, что Распутин слышал про вас и даже про вашу молельню. Как же вы объяснили себе это и кто рекомендовал вас Распутину?

Андроников . – Г. председатель! я этого не могу сказать: там такая масса была людей, которые были близки к Распутину… Может быть, кто-нибудь из дам ему рассказывал… Вообще обо мне гораздо больше говорили, чем следовало, и таким образом до него дошло…

Председатель . – Возвратимся к 1915 году, когда был нанесен, как вы выразились, «удар» Сухомлинову…

Андроников . – Когда мне стало совершенно ясно (а я много слышал из целого ряда источников и, в частности, от Червинской), что Сухомлинов делает недобрые дела и ведет себя неправильно, а главное, что тут пошли в ход взятки и раздача заказов тем фирмам, которые предлагают больший процент, – я решился написать великому князю Николаю Николаевичу – верховному главнокомандующему – письмо.

Председатель . – Эту часть вашего рассказа вы сократите, потому что об этом вы давали уже пространные показания другой Комиссии.

Андроников . – Я об этом написал. Затем, после этого письма я писал еще несколько писем и видел, что они попадают на правильную почву. Следовательно, с одной стороны – верховный главнокомандующий, с другой стороны – Распутин. И вот у меня была надежда на то, что так или иначе этот сильный человек будет сломлен. Конечно, слишком дерзко приписывать себе эту роль, так как я был маленькой спицей в той колеснице, которая валила этого человека…

Председатель . – «Удар», который вы нанесли в мае месяце, – в чем заключался?

Андроников . – Это то, что Сухомлинову тогда не удалось меня спихнуть: он требовал от министра Маклакова моей высылки из Петрограда и писал всякие инсинуации в газетах (я понимал, что это косвенно касается меня, что я мешаю его работе).

Председатель . – Чем вы защищались, на кого опирались?