Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 1

Председатель . – Вы по собственной инициативе это сделали?

Штюрмер . – Насколько помню относительно этого – да. Может быть потому мы сейчас заговорили об этом, но во всяком случае существует телеграмма (может быть неудобно об этом говорить?) лорда Грея, в которой он говорит по поводу истории Булацеля, что он сообщил Бенкендорфу и что он дело Булацеля считает поконченным. У него осталась в памяти только благодарность за то содействие, которое министр иностранных дел Штюрмер оказал, чтобы это дело выяснить. А с английским послом всегда отношения были самые лучшие.

Председатель . – Значит, во-первых, вы это объясняете вашей немецкой фамилией, и, во-вторых, тем, что вас не знали немцы.

Штюрмер . – Я никогда не выступал в качестве министра.

Председатель . – Так что такая встреча была основана на недоразумении?

Штюрмер . – Я думаю – на немецкой фамилии.

Председатель . – Но основывать это на немецкой фамилии, значит основывать на недоразумении?

Штюрмер . – Ничего другого не было.

Председатель . – Тем не менее, это был факт. Как вы к нему относились, т.-е. к тому факту, что назначение министра иностранных дел в России, которая находится в войне с Германией, приветствуется сплошь германской печатью, как признак предстоящего мира.

Штюрмер . – Дело в том, что, когда я вступил в управление министерством, я разослал выработанную канцелярией ноту, что назначение мое знаменует прежнюю политику, т.-е. полное единение с союзниками и убеждение, что война не будет закончена без того, чтобы мы не достигли результатов, положенных в основу.

Председатель . – Вступая, министр иностранных дел делает такое разъяснение и тем не менее германская печать говорит: «Радуйтесь, дело хорошо у нас, потому что в России назначен Штюрмер министром иностранных дел, значит, скоро можно рассчитывать на мир». Таков смысл.

Штюрмер . – Что я мог сделать, кроме того, что я объявил, что я продолжаю старую политику? Что же я мог еще сделать?

Председатель . – Но вас не беспокоило такое впечатление у немцев?

Штюрмер . – Извините, когда я что-нибудь не так сделаю, у меня это на совести, а когда я знаю, что я делаю так, как следует, и это известно всем, как я мог беспокоиться? Я сам раз обращался к английскому послу, который играл первенствующую роль.

Председатель . – Как сложились ваши отношения с английским послом?

Штюрмер . – Никаких столкновений не было, он был очень доволен ( история Булацеля ), благодарил меня, а что в душе он чувствовал, я не знаю. Если вам угодно подробности, то из них двух, я встречал гораздо более содействия и дружелюбного отношения, и меня более понимал английский посол, чем французский. Например, по польским делам с французским послом я не был согласен.

Председатель . – Разрешите, чтобы покончить с вопросом о диктатуре, поставить такой вопрос. Ведь эта мера об учреждении диктатора была обнародована? Как обстояло дело?

Штюрмер . – Я не могу сейчас ответить на это. Как вам сказать, там есть управляющий делами Совета Министров Н.Д. Лодыженский [*] Вместо Н.Д. Лодыженский – И.Н. Лодыженский . . Это очень опытный человек, я думаю, что это было сделано.

Председатель . – Это вопрос не канцелярский, вы понимаете; безответственный монарх и ответственный министр, это значит мера, которая ломала основные законы. Была она опубликована за подписью ответственного министра, за это беззаконие отвечающего?

Штюрмер . – Простите меня, мне кажется, что да. Мне очень совестно, что я не могу ответить на это, я понимаю всю важность вопроса, который вы мне ставите, но я не могу ничего сказать.

Председатель . – Разрешите потом к этому вернуться. Таким образом вопрос о диктатуре покончен. Теперь разрешите спросить вас, какие были отношения к Манасевичу-Мануйлову?

Штюрмер . – Вот какие отношения. Когда я был директором департамента общих дел, то раз в приемной Плеве ко мне подошел человек, совершенно мне неизвестный, который сказал, что он состоит при посольстве в Париже в качестве агента по сыскной части (кажется, Ратьков [*] Штюрмер Ратьковым называет Ратаева . был), я его еще несколько раз видел, он являлся с докладом и к Плеве, очень образованный и интересный человек. Он у меня был, оставил карточку; вероятно, и я ему оставил карточку.

Председатель . – Вы были тогда директором департамента общих дел?

Штюрмер . – Да. Но дел у нас никаких не было по службе. Он состоял в ведении департамента полиции. Затем он уехал, и я его потерял из виду. И вот, когда я был членом Государственного Совета, я встретил его в приемной у Витте, и он сказал, что он состоит при Витте.

Председатель . – Который был при этом кем?

Штюрмер . – Он жил на островах, значит, был председателем Совета Министров, я это хорошо не помню. Знаю, что он был на службе на жалованье, вроде дежурного чиновника при нем, но я хорошо не помню: председателя Совета Министров или Комитета министров. Таким образом знакомство возобновилось. Так что, когда я был назначен председателем Совета Министров, то не помню, кто-то говорил о том, для вас нужна охрана, нужно людей знающих, у нас есть такой человек, который имеет отношение к прессе, и назвал фамилию Манасевича-Мануйлова. Я сказал, что я его знаю, что он был при посольстве в Париже и что он был при Витте и что я его биографию не знал, знаю, что он был информатором и сотрудником «Нового Времени» и «Вечернего Времени», где он писал под инициалами М.М. Потом он был прикомандирован в мое распоряжение – председателя Совета Министров.

Председатель . – Кем?

Штюрмер . – Он, кажется, в октябре, как я потом узнал, числился на службе, по какой – не знаю, по Министерству Внутренних Дел и получал жалованье. Кажется тут слово «информатор» и было произнесено.

Председатель . – Вы ничего дурного о нем не знали?

Штюрмер . – Тогда не знал, но потом понемножку я узнал.

Председатель . – Когда вы стали узнавать?

Штюрмер . – Когда я был министром внутренних дел. Виноват, даже раньше узнал; когда я был назначен 20-го числа, через несколько дней я был в Министерстве Внутренних Дел, и тут после этого появился отчет в газетах, в котором было сказано, что такой-то секретарь председателя Совета Министров Манасевич-Мануйлов. У меня было два секретаря, которых я унаследовал от моих предшественников, Коковцова и Горемыкина, один – церемониймейстер Юрьев, другой – Нахимов, – они и заявили, что это написано. Тогда я распорядился через бюро печати (у меня сохранилось в памяти число – 23 января), чтобы в «Новом Времени» было напечатано официально, что никакой перемены в личном составе секретариата у председателя Совета Министров не произошло. Секретарями попрежнему остаются Юрьев и Нахимов, и никогда в жизни Манасевич-Мануйлов моим секретарем не был.