Джеффри Бурдс - Советская агентура: очерки истории СССР в послевоенные годы (1944-1948)

Это было все, что нужно было узнать Соколову. Хорошо замаскированный “схрон” отряда БЕЛОГО был затем захвачен, большинство бойцов взято живыми. Командир повстанцев РЫН-ЧАК был убит в ходе операции, но его заместитель ЧАД был захвачен в плен и сломлен на допросе. Шаг за шагом, операция по вербовке НАТАЛКИ стала приносить плоды. Допрошенный советскими органами безопасности, Чад показал местонахождение убежища повстанцев около села Рай, где, предположительно, находился командир повстанцев БЕЛЫЙ. Последнего там не оказалось, но вместо него в окружение попал его адъютант АРТЕМ. Артем оказал ожесточенное сопротивление, поджег имевшиеся при нем документы, большое количество денег, спрятанных в тайнике, и все укрытие. Он даже убил бывшую при нем женщину-связную — ЛЕГЕТУ, после чего пытался бежать, но был ранен в ногу и взят живым [181].

Тем временем заместитель командира повстанцев ЧАД был завербован спецгруппой НКВД и стал сотрудничать с Соколовым, использовавшим его хорошее знание местных повстанческих отрядов. ЧАД привел сотрудников НКВД к ЧАБАНУ — бывшему руководителю жандармерии отряда “Быстрый”. ЧАБАН был также завербован в советскую спецгруппу. Его широкие контакты с повстанцами Тернопольской области помогли органам в течение месяца провести несколько успешных операции по их ликвидации. Так всего лишь один завербованный Советами двойной агент позволил нанести сокрушительный удар по контрразведке повстанцев в Тернополе.

С этого момента след НАТАЛКИ теряется. Сведений о ней в рассекреченных советских документах мы не находим вплоть до самой ее гибели в ходе операции по уничтожению МИХАЙЛО, восемнадцать месяцев спустя. Несомненно, Соколов сообщил своей невольной помощнице о том, какие последствия повлекла за собой раскрытая ею информация. Известие об этом должно было сломить НАТАЛКУ психологически. Украинское подполье не прощало предательства, не слушало никаких оправданий — какими бы мотивами или обстоятельствами оно не объяснялось. НАТАЛКА была поставлена перед выбором: пойти на сотрудничество с Соколовым — или умереть самой и допустить, чтобы репрессиям подверглись ее родные и близкие. Такова была неумолимая и бесчеловечная логика операций советской агентуры.

Одна из наиболее заметных черт гендерной истории украинского подполья 1940-х гг. — почти полное молчание о роли женщин в этом движении. Советские оперативные данные показывают, что женщины постоянно принимали участие — порой весьма значительное — в операциях повстанцев. Напротив, в эмигрантской печати и публикациях украинских националистов почти не содержится информации женщинах в рядах подпольщиков. Замечательно, что во множестве изданий агиографического характера в сонме украинских героев мы почти не встречаем женщин-воинов. Так, например, в последнем двухтомном биографическом справочнике Петра Содоля “Украинская повстанческая армия “, вышедшем в 1995 г., названы имена имена 338 “героев” (и предателей), но только семнадцать из них — женщины. Из этих семнадцати женщин- членов УПА — по данным справочника — лишь немногие “пали смертью храбрых” на поле брани, сражаясь против польских, советских или немецких врагов. И все они без исключения были причислены к героям совсем не потому, что были убиты, или отбывали тюремные сроки, или работали на различных второстепенных для движения направлениях — в сфере культуры, образования или заботы о детях. Почти во всех из этих семнадцати случаях женщины удостоились упоминания об их причастности к подпольной борьбе, потому что они были женами, дочерьми или другими родственницами героев-мужчин. Так же трактует “героизм” и другое издание—“Тернопольская область: список героев Украинской революции, павших в борьбе с русской большевистской оккупационной властью, 13.3.1944 — 31.12.1948”, выпущенное в свет впервые в сентябре 1949 г. в виде машинописного текста. В этой книге памяти названо 718 “павших героев” — среди них только восемнадцать женщин [182].

Перед нами редкий пример, когда героическая роль украинских женщин, участвовавших в борьбе, обсуждается подробно. Марта Н (псевдоним, под которым писала героиня УПА Галина Савицкая-Голояд) в своих выводах солидарна с наблюдениями советских органов: украинские женщины были точно такими же храбрыми и стойкими на поле битвы как и мужчины. “Женщины [в украинском подполье — Дж. Б.], — писала она в конце 1940-х гг., - всегда держались героически на допросах у большевиков или у поляков, не выдавали ни тайн, ни своих соседей, были готовы скорее пойти на муки и смерть” [183]. Точно так же и оперативные работники советской и немецкой разведки и контрразведки постоянно отмечали, что при допросе, “женщины-агенты обычно более упрямо придерживались своих рассказов, чем агенты-мужчины. Логические аргументы, которые приводил проводящий допрос офицер, пытаясь объяснять, что слова агента не могут соответствовать действительности, не оказывали на них такого воздействия, какое они оказывали на агентов-мужчин” [184]. Все сотрудники, проводившие допросы, были уверены, что женщин труднее сломать логическими доводами или угрозой применить силу. Вместе с тем, женщины и детей легче поддавались шантажу, угрозам расправы с их близкими или искушению [185].

Итак, перед нами загадка: если в большинстве советских источников утверждается, что женщины играли такую значительную роль в украинском освободительном движении после войны, то почему об их участии так мало написано? Почему мы так мало знаем об этих женщинах, и особенно об их участии в движении — кроме того, что они играли вспомогательную роль в снабжении продовольствием, обеспечении связи между отрядами, в оказании медицинской помощи?

Выяснение вопроса о том, какую роль в западно-украинском повстанческом движении играли женщины, не сводится к простому признанию их вклада. Необходимо также понять, почему женщины мирились с постоянным замалчиванием их участия.

Оперативные сводки НКВД, донесения осведомителей, захваченные документы украинского подполья за военные и послевоенные годы показывают, что роль женщин в украинском антисоветском повстанческом движении резко возросла в 1944–1945 гг. По зрелому размышлению, это наблюдение кажется обоснованным. Для этнических украинцев на Западной Украине вероятность погибнуть между 1939 и 1950 гг. составляла один шанс из трех — в ожесточенных конфликтах с этническими поляками, в ходе массовых арестов и казней, которыми отмечена советская оккупация региона в 1939–1941 гг., или же в период нацистской оккупации, сменившей советскую с июня 1941 г. и продолжавшейся до июля — августа 1944 г. Трудоспособная молодежь при Советах рисковала быть высланной в Сибирь, в исправительно-трудовые лагеря, а позднее, при немцах, — быть направленной на работу в Германию в качестве “остарбайтеров”. С возвращением советских войск в регион осенью 1944 г. любой украинский мужчина старше тринадцати лет рисковал тем, что его могли арестовать, расстрелять, призвать в Красную Армию или в органы НКВД/НКГБ. В итоге большинство западно-украинских мужчин в возрасте от четырнадцати до сорока пяти лет скрывались в лесах или в подземных укрытиях-”схронах”, где и дожидались окончания войны. Кем бы они ни были — друзьями или врагами, советская власть была уверена в одном — ее противник, безусловно, мужского пола [187].