Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3

Виссарионов. — Я докладываю, что я был крайне этим удручен. Я лично не сочувствовал этому.

Председатель. — Как реализовали вы, представители власти, это ваше удручение?

Виссарионов. — Я говорил товарищу министра; другого способа у меня не было. После того доклада, который я сделал после принятия его в агентуру, я считал, что все сделанное обставляется тайной; раз те, кто выше меня стоит, продолжают поддерживать это положение, то, следовательно, тут остается только…

Председатель. — А если бы вы, чиновник четвертого класса, бывший прокурор суда, получили предписание убить собственными руками, а не через посредство других, вы бы исполнили это приказание?

Виссарионов. — Нет, не исполнил бы.

Председатель. — Вот видите, мы не можем признать правильной точку зрения, что чиновник четвертого класса, вице-директор, словом, высоко стоящее лицо, призванное водворить законность, было пешкой в руках своего начальства.

Виссарионов. — Я считаю, что мне надо было оставить все это и отойти.

Председатель. — Да. Позвольте еще, насчет инструкции — вы делали исправления?

Виссарионов. — Нет.

Председатель. — Значит, если есть какие-нибудь поправки, то они не ваши?

Виссарионов. — Может быть, они сделаны рукой директора. На этих свиданиях я более молчал, чем говорил. Так что, главная роль принадлежала, конечно, директору.

Председатель. — Вы не припомните, как вы его снарядили на этот съезд, какие вы давали ему директивы?

Виссарионов. — Относительно директив заграницу я ничего сейчас не помню. Я знаю, что он должен был повидаться с Лениным. Затем, какие он там должен был ставить положения, я тоже не припомню.

Председатель. — Всю партийную работу Малиновского, вплоть до выступления в Государственной Думе, вы считаете пассивным положением в партии или, напротив, весьма активным?

Виссарионов. — Конечно, выступления в Думе являются уже активными.

Председатель. — Но, ведь вам было известно, что Малиновский был агентом Центрального Комитета?

Виссарионов. — Да.

Председатель. — Так что, вы не можете не признать, что его деятельность была очень активной деятельностью. Как же это вяжется с вашим утверждением, которое сделано раньше, — что секретные сотрудники, — просто люди, которые слушают, видят и доносят?

Виссарионов. — Я считал, что и выступления его в Государственной Думе должны быть как можно реже, если не совсем прекратиться, и, во всяком случае, отнюдь не должны быть резкими, вызывающими или клонящимися в сторону преступления. Я прошу отметить, что я лично этому не сочувствовал ничему.

Председатель. — Тем хуже, если вы, не сочувствуя, содействовали.

Виссарионов. — Я не уклонился, в этом недостаток мой заключается; мне нужно было отойти от всего.

Председатель. — Вам нужно было отойти, но вы не только не отходили, а продолжали участвовать в руководительстве лидером партии, членом Центрального Комитета, членом Государственной Думы и вашим секретным сотрудником.

Виссарионов. — Я лично настаивал на полном отказе от его услуг. Я находил совершенно нетерпимым пользование услугами Малиновского. Я в своем первом докладе написал все это.

Председатель. — Но ведь Малиновский освещал наилучшим образом наибольшее количество уголков. Как же вам, не подрубая тот сук, на котором вы сидели, было отказаться от этих услуг? Понятно, что вы и не могли отказаться.

Виссарионов. — Я лично считал, что услугами Малиновского невозможно пользоваться, раз он находится в Государственной Думе.

Председатель. — Вы признавали нужным освещать. Он освещал наилучшим образом. Как же можно от наилучшего освещающего отказаться?

Виссарионов. — Другими путями, чтобы это освещение шло через каких-нибудь боковых сотрудников.

Председатель. — Да ведь боковые сотрудники не состоят в партии?

Виссарионов. — Состоят в партии, но не занимают там центрального положения.

Председатель. — Вы не видели тогда и не видите сейчас, какое зло было во всей системе, которую вы отчасти создавали? И эта система не позволяла уже выйти за ее пределы?

Виссарионов. — Да, я теперь вижу.

Щеголев. — Скажите, пожалуйста, когда вы в первый раз узнали Малиновского?

Виссарионов. — Я его видел в Москве, когда он был еще рабочим.

Председатель. — В 1912 году.

Щеголев. — Какое впечатление он произвел на вас как сотрудник?

Виссарионов. — Среднее, особенного ничего не представлял.

Щеголев. — А вы не аттестовали его, как сотрудника сознательного, выдающегося и надежного?

Виссарионов. — Я не знаю, о каком свидании с ним вы говорите?

Председатель. — Это неважно, о каком.

Щеголев. — В период его пребывания в Москве, до Петрограда.

Виссарионов. — Перед тем, как перейти сюда, в Петроград, я, кажется, два раза видел его. Один раз, в начале деятельности…

Председатель. — Это неважно сколько раз, где и когда вы его видели. Отчасти, мы можем сказать, когда, но это неважно. Важен вопрос, который задал член Комиссии: вы продвигали его, как выдающегося сотрудника?

Виссарионов. — Он, видимо, произвел впечатление человека разумного, толкового.

Председатель. — Преданного идее сыска и лицам, сыск производящим?

Виссарионов. — Возможно, что так.

Щеголев. — А вы не совершали специальной поездки в Москву или во время одной из поездок не имели специального разговора с начальником охранного отделения о Малиновском и о возможности его проведения в Государственную Думу?

Виссарионов. — Да, имел.

Щеголев. — Т.-е. в самой первой стадии подымался тогда разговор. От кого исходила эта мысль?

Виссарионов. — Из Москвы.

Щеголев. — Мысль проведения его в члены Думы?

Виссарионов. — От начальника охранного отделения.

Щеголев. — И вы выехали для обсуждения этой мысли?

Виссарионов. — Нет, там было какое-то поручение; в связи с этим я должен был посмотреть на этого Малиновского и сообщить своему начальству результаты свидания.

Председатель. — Но каково было отношение к идее — продвинуть его в члены Думы?

Виссарионов. — Я лично в то время находил это шагом очень опасным и нежелательным.

Председатель. — Это — ваша мысль. А что вы сделали?

Виссарионов. — Да ведь я же не проводил его.

Председатель. — Но ведь вы высказали положительное отношение к вопросу о продвижении его в члены Государственной Думы?

Виссарионов. — Я смотрел тогда с точки зрения, конечно, ошибочной; что такое проведение может быть полезным в борьбе с партией.