Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3

Олышев. — Вы не помните, что доложил вам Джунковский после разговора с министром юстиции?

Маклаков. — Что министр юстиции всячески уклоняется от постановки этого дела…

Олышев. — Вы говорите, что ее судили и оправдали. Не внес ли министр юстиции, после разговора, это дело в сенат?

Маклаков. — Я не сумею вам сказать. В этой области я могу сказать совершенно несуразную вещь.

Председатель. — 26 июля 1913 года сенат это дело прекратил, за отсутствием состава преступления. Припомните подробнее ваш разговор с министром юстиции.

Маклаков. — Мне трудно рассказать не потому, чтобы я не хотел…

Председатель. — Понимаете, дело перекидывается из министерства юстиции в министерство внутренних дел, а министерство внутренних дел этот мяч бросает обратно министерству юстиции. Ее хотели покрыть, хотели, чтобы это сделало министерство внутренних дел, путем не обнаружения, хотя ее товарищ по профессии Бродский указал вам и Щегловитову место ее жительства, причем говорил, что ее укрывает охранное отделение.

Маклаков. — Она в Саратовской губернии укрывалась.

Председатель. — Это было лучше для министерства внутренних дел, но хуже для министерства юстиции, потому что министру юстиции пришлось судить эту Шорникову, т.-е. свою секретную агентшу. Как же министр юстиции и министр внутренних дел решили разрубить этот узел?

Маклаков. — Я просил внести дело в совет министров, потому что Щегловитов определенно отстаивал свою точку зрения. Я приехал вместе с Джунковским в совет министров, со мной был Брюн-де-Сент-Ипполит, а Щегловитов привез с собой Корсака, прокурора судебной палаты. У Коковцова на даче было заседание, специально по этому вопросу; совет министров, после долгих обсуждений, принял в соображение все данные за и против и постановил, чтобы суд решил дело; извиняюсь, я не знаю, как решил сенат… передать в судебную инстанцию…

Председатель. — Мы вам удостоверяем, что 26 июля правительствующий сенат по 1 департаменту это дело ликвидировал, т.-е. оно ликвидировалось министерством юстиции. Теперь скажите, какое дальнейшее участие министр внутренних дел принимал в этом деле?

Маклаков. — После того, как мы получили официальное уведомление, что она считается к делу не причастной, что она не преступница (она в ужасном виде пришла к Джунковскому), ей была выдана из департамента полиции, с моего разрешения, сумма. Что с ней дальше сталось, не знаю; она получила, кажется, две или три тысячи; она была совершенный инвалид, никуда негодный человек.

Председатель. — Оглашается расписка от 1 августа 1913 года: «За услуги, оказанные департаменту полиции и признанные правительствующим сенатом, в заседании от 26 июля сего года получила по распоряжению г. товарища министра внутренних дел, свиты его величества генерал-майора Джунковского, 300 руб. на лечение, 500 — на поездку заграницу, 1000 — на устройство своих дел, всего 1800 рублей». Выходит, что она оказывала услуги, и услуги эти были признаны правительствующим сенатом. Это вы помните? Таким образом, сокрытие этой женщины обстояло так: она была пропущена через сенат, который признал ее услуги, оказанные департаменту полиции, и прекратил дело, а затем уже министр внутренних дел дал ей деньги на выезд заграницу.

Маклаков. — О загранице я ничего не сумею сказать.

Председатель. — Вам кажется законной такая деятельность чинов министерства внутренних дел, Джунковского и других?

Маклаков. — Позвольте вот что сказать: мне кажется, судить было трудно; это был вопрос человеколюбия; но этот исход, сравнительно с тем, куда толкал департамент полиции, казался единственно возможным.

Председатель. — Вы считаете, что делом человеколюбия было и заседание совета министров с участием Корсака, Джунковского и Белецкого, когда совет министров, — вы понимаете, это высшее в стране правительственное учреждение, — разрешал вопрос, относиться ли человеколюбиво к этой женщине? Тут был громадной важности политический вопрос, вы понимаете, в чем он заключается. Столыпину, чтобы распустить думу и сделать coup d'état, нужно было создать процесс против членов с.-д. группы; потому-то, а не из человеколюбия, ваши товарищи по совету так и взволновались.

Маклаков. — Позвольте расчленить вопрос: ставить дело на суд, как требует министр внутренних дел или не ставить?

Председатель. — Почему-то, какая-то безвестная Шорникова вдруг заинтересовала всех министров государства! Вы не можете не видеть, что именно это имелось в виду в совете министров; потому что вы все этим занимались.

Маклаков. — Из данных департамента полиции было видно, что ее укрывали. Я получил запутанный комок, который нужно было так или иначе рассечь.

Председатель. — Вы, может быть, помните телеграмму от 26 июля 1913 года, т.-е. в день, когда заслуги Шорниковой были признаны сенатом, по терминологии расписки? Текст телеграммы, которую послал будущий директор департамента полиции Васильев директору департамента полиции Белецкому, такой: «дело прошло хорошо»; после этого были выданы деньги.

Маклаков. — Я даже не знал о существовании этой телеграммы.

Председатель. — Все-таки вы, может быть, не скроете от нас, что вам и вашим товарищам было совершенно ясно значение этого дела, потому-то так и возились? Ведь это верно?

Маклаков. — Да, это верно. Я скажу, что за всю мою службу это было самое тяжелое и неприятное дело; потому что она мне написала письмо; затем, она в ужасном виде пришла; она до такой степени устала от всех преследований: постоянно жила на-чеку — тут ее обнаружат, тут не обнаружат; только при помощи Комиссарова она пристроилась, где-то служила; она нигде не могла найти себе места; в кругах революционных на нее смотрели, как на предательницу, а в правительственных, т.-е. полицейских, как на человека, который может очень скомпрометировать; и все ее, как вы сказали, как мячик, перекидывали. Когда судьба привела ее к нам, был новый министр, новый товарищ министра, мы остановились перед этой дилеммой: в совете министров мне говорили, что это касается министерства внутренних дел. «Хорошо, вы не хотите себя запачкать, надеваете перчатки, из-за этого около дела может подняться такая буря, которая бог знает во что разразится, будут требовать пересмотра процесса»; вот что говорилось. Так что, мне казалось, что ход, который мы сделали, был самый чистый.

Председатель. — Но согласитесь, что, если вами с Джунковским, как вы заявляете, руководило чувство человеколюбия, то Герасимов и Белецкий этих чувств человеколюбия, судя по их деятельности, были лишены?

Маклаков. — По мере того, как я убеждался (не они одни, много было таких), я постепенно от них отходил, что было, не скрою, чрезвычайно сложно, потому что ни у одного министра не было такой организованной сети преданных людей, как у каждого из них, потому что они были окружены. Они могли как угодно вести свое дело. Это были маги своей техники, они знали всю закулисную сторону. Это было, как форт Шаброль.