Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 4

В виду такого положения вещей, А. Н. Хвостов предложил мне для служебных моих занятий квартиру на Морской, где, как я сказал, жил Золотарев, и приказал ее соответствующим образом обставить, чтобы она не носила характера служебных помещений, а имела вид домашнего уюта. При этом А. Н. Хвостов попросил меня, в виду болезни его жены, лишающей его возможности, до ее поправления, приглашать на деловые завтраки и обеды тех или других лиц, с которыми он находил необходимым сблизиться, оказать ему в этом отношении дружескую услугу, взяв на себя в нужных случаях эту представительную роль. Затем этой квартире, как помещающейся рядом с канцелярией министра, где сосредоточена делопроизводственная часть по выборам в Государственную Думу, А. Н. Хвостов придавал значение в период подготовительных работ в предстоявшую избирательную кампанию, когда необходимы будут такие деловые свидания, где появление того или другого нужного лица в приемной или в доме министра может дать повод к нежелательным в интересах дела разговорам. В виду этих, не входящих в круг моих обязанностей полномочий, А. Н. Хвостов, зная, со слов кн. Андроникова и моих, мою материальную обстановку и принимая во внимание, что содержание товарища министра, заведывавшего департаментом полиции, в общем меньше по сравнению со всеми денежными ассигнованиями, получаемыми директором департамента полиции [*] Товарищ министра внутренних дел вообще получал содержание по департаменту общих дел: жалованье и квартиру или квартирные. Директор департамента полиции, как и остальные члены департамента, кроме отпуска из казны, получал из секретного фонда дополнительные выдачи, которые вместе с штатным окладом в 10 тыс. рублей доходили до 18, 20, 25 и 30 тысяч рублей (ген. Климовичу). , в силу чего все означенные товарищи министра получали, под разными видами довольствия, дополнительные из сумм департамента полиции денежные отпуски, — назначил мне по три тысячи рублей ежемесячно, поручив их брать из отпускаемых им мне, как секретарные надобности [*] Стран. 326, сн. 3 стр. «как секретарные надобности», надо: «на секретные надобности». , авансов, и на рождество, по докладу директора департамента, выдал мне в усиленном размере праздничные, в размере пяти тысяч рублей. Затем, когда Распутин начал и ко мне, и к А. Н. Хвостову направлять просителей, минуя кн. Андроникова, А. Н. Хвостов, не только из боязни обнаружения пред посетителями и огромным штатом служащих всех рангов в доме министра внутренних дел своей близости к Распутину, но, главным образом, из-за жены просил меня взять на себя, помимо разговоров с Распутиным по телефону, прием всех посылаемых Распутиным к нему лиц. Вследствие этого А. Н. Хвостов начал торопить скорейшее устройство моего служебного помещения на Морской улице с соответствующей обстановкой.

Считаясь с пожеланиями А. Н. Хвостова, не жалея расходов и принимая все меры к закреплению связи с Распутиным, итти всецело навстречу исполнения просьб последнего, я, после перевода в октябре моего служебного кабинета на Морскую улицу, пригласил несколько чиновников, в личном к себе расположении которых я не сомневался, зная их давно, и двум из них — Н. Н. Михайлову, как моему секретарю (впоследствии де-Лазари занял эту должность), и Крупчанову, как его помощнику, не посвящая их в детали моих сношений с Распутиным, объяснил, что ко мне в интересах предупреждения излишних разговоров, связанных с именем Распутина, будут направляться последним разные лица с письмами, почему я их прошу, в личное мне одолжение, не только об этом не разглашать никому, но не входить с этими лицами ни в какие разговоры, а быть лишь любезными и немедленно мне о них докладывать, принимая их не только в приемные часы и дни, а во всякое время моих служебных занятий. При этом я просил Н. Н. Михайлова сделать подбор старых, испытанных курьеров, указать им, чтобы они тоже ни в какие особые разговоры и расспросы с приходящими ко мне просителями не вступали, а чтобы самый прием обращающихся ко мне лиц он устроил так, чтобы предупредить возможность показывания присылаемыми Распутиным лицам писем его и их громких разговоров с ссылкой на него в присутствии посторонних. За неуклонным исполнением настоящего моего требования я все время строго следил и, несмотря на хорошие мои старые отношения к Михайлову, я всегда останавливал его и не входил с ним ни в какие разговоры, когда он обращался ко мне с вопросами по поводу Распутина, его просителей и близких к нему и А. А. Вырубовой лиц.

Такое мое отношение в вопросе о Распутине и его влияниях я проявлял даже к близким мне по департаменту полиции лицам, в том числе и к и. д. директора Кафафову, с которым я был на «ты», не говоря уже о том, что никого из всех этих лиц и вообще из чинов департамента полиции я с Распутиным не сводил и к нему не посылал. Даже когда я узнал от С. Е. Виссарионова, что он, на почве книги о Распутине, о которой я раньше показывал, познакомился с ним и А. А. Вырубовой, то я посоветовал ему больше с ним не видеться. Это я делал не из боязни сближения их с Распутиным в ущерб личным моим интересам или в видах стремления законспирировать свои с ним отношения, а в их личных интересах. Так же я поступил и впоследствии, когда уже ушел со службы, удерживая тех из своих бывших сослуживцев, которые обнаруживали желание познакомиться с Распутиным, желая избавить их от того, что я лично испытал. Я думаю, что теперь они простят мне многие, может быть, мои, без злого намерения сделанные вины в отношении их за это проявленное мною бережливое отношение к их доброму имени.

Распутин широко пошел навстречу наших желаний исполнять его просьбы и, по мере нашего сближения с ним, начал заваливать нас своими просьбами и письмами; кроме того, по тем прошениям и делам, которым он придавал особо важное для себя значение, он говорил лично при свидании с нами или по телефону, или через Комиссарова, снабжая его ежедневно прошениями. В первое время, когда я еще сравнительно мало знал Распутина, я пробовал было исполнять все его просьбы, но затем, когда поближе познакомился с обстановкой его жизни этого периода, с характером просьб посылаемых им лиц и обликом последних, то я, оберегая лично себя, начал проявлять осторожность. С письмами ко мне являлись преимущественно дамы и в единичных случаях мужчины. Просьбы Распутина заключались, главным образом, в избавлении от отбытия воинской повинности путем устройства в тыловых учреждениях, о предоставлении должностей и о материальной поддержке. Что касается просьб первой категории, то, как мне это ни было тяжело, потому что я даже братьев и близких родственников не устраивал в тыловых учреждениях, и они и поныне находятся в передовых частях действующей армии, тем не менее, я их исполнял, пока они были единичны, в виду настоятельных просьб не только Распутина, а в некоторых случаях и А. А. Вырубовой и близких к Распутину дам. За одного помещика Северо-Западного края (фамилию запамятовал) как за своего хорошего знакомого, хотя я его не знал, я попросил главноуполномоченного по беженцам Зубчанинова, а за двух или трех через Глобачева, указав ему, от кого исходят просьбы, — градоначальника кн. Оболенского, с которым, как я уже показывал ранее, было мною установлено общее соглашение в отношении исполнения просьб Распутина или Вырубовой.