Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА

- Но я не особенно похож на русского.

- Ти - из России, и это главное.

Лорас купила мне какие-то салаты и куриные крылышки с рисом. Куриные крылышки – это была настоящая подстава! Как их есть? С помощью ножа и вилки – нереально. Я сказал Лоранс, что мне ничего не остается делать, как есть эти крылышки с помощью рук.

- О, - улыбнулась она. – Все будЮть дЬЮмать, что ты – настояСЧий русский медЬвЬедь.

Компания Лоранс мне не понравилась, какие-то манерные юноши и девушки. Они спрашивали меня, что происходит в России. По французским телерепортажам я понял, что они хотят услышать от меня – в России холод и голод.

- Все хорошо! – сказал я. – Конечно, в магазинах нет такого изобилия, как здесь, в супермарше, но никто не голодает.

- А как же карточки? – удивилась Лоранс, которая знала о жизни в России не понаслышке.

- Ты не понимаешь! По карточкам выдают продукты бесплатно… почти бесплатно. Во всяком случае, здесь эти продукты стоят намного дороже.

- Но я читал в La Monde , что советским людям грозит голод, сам Горбачев признавал это, - сказал какой-то очкарик в темном пиджаке.

- Голод – в Африке, - отрезал я, - в тех странах, которые были западными колониями, в частности, французскими, а у нас – нет кое-каких продуктов, вот и все.

Во мне заговорил дух противоречия.

- В Советском Союзе нет бездомных, потому что у нас, хоть и обюрокраченное, но рабочее государство, а здесь на Западе бездомных полным полно, - продолжил я, и рассказал французам, кого я видел в Западном Берлине перед телевизорами с Патрисией Каас.

Приятели Лоранс сделали вид, будто внезапно почуяли неприличный запах. То есть я добился того, чего хотел. Лишь одна девушка из этой компании, очень похожая на русскую, подмигнула мне.

- А что такое рабочее государство? Это когда социализм? – спросила она меня.

- Нет, это не социализм. При социализме вообще не будет государства. А рабочее государство - это когда плановая национализированная экономика и нет частной буржуазии.

Девушка была близкой подругой Лоранс, и знала, что Лоранс связана с троцкистами, и, наверное, знала, чем рабочее государство отличается от социализма. Я узнал об этом потом, и понял, что, она мне просто решила подыграть.

Лоранс сидела насупленная. Я ее опозорил.

Я закончил с трапезой, мы распрощались с компанией, и пошли наверх, столовая факультета славистики находится в подвальном помещении.

- Зачем ты рассказал про этого бомжа? (Лоранс в слове «бомжа» сделала ударение на последнем слоге.)

- А что?! Я должен был плакаться перед твоими друзьями? Пускать слюни, рассказывая, как тяжело жить в дикой России и как мне нравится здесь в цивилизованной Франции? Да, я из бедной, точнее – разворованной страны, но не значит, что меня можно унижать.

- Ты говоришь, как корсиканская деревЬенщина, как сицилиец! – негодовала Лоранс. Я потом много раз слышал, и от Пьера и от других западных людей, что порой веду себя как уроженец одного из островов Средиземноморья.

Нас догнала та девушка, что похожа на русскую. Лоранс сумела себя взять в руки, представила нас. Девушка отлично говорила по-русски, лучше, чем Лоранс.

- Я собираюсь через два месяца в Ленинград. Мой парень – он в Ленинграде живет. Он такой… - она согнула руки в локтях, изображая атлета, – как вы говорите - качёк.

Лоранс предложила мне пойти в библиотеку факультета. Я показал свой студенческий на русском языке, и меня свободно пропустили.

- Здесь много книг Троцкого, - сказала Лоранс. – ДумаЙю тебЬе будЬет здесь интересно поработать.

Вскоре она принесла мне три книги Троцкого – «Терроризм и коммунизм», «Между империализмом и революцией» и «Как вооружалась революция».

- Если тебе нужно будет что-то отксерокопировать – ксерокс бесплатный. А я пойду.

Мы попрощались. Я остался читать Троцкого.

Затем я несколько раз работал в библиотеке факультета и завидовал местным студентам, что им не нужно ничего переписывать из книги в тетрадь – достаточно подойти к ксероксу. Работая в Публичке, я вынужден был переписывать целые брошюры. Чтобы отксерокопировать несколько листов, нужно было взять разрешение у администрации библиотеки, а потом, на следующий день, прийти к восьми утра и занять очередь на ксерокопирование.

С Лоранс я виделся еще несколько раз. Мы мило общались. Лоранс была хорошей девушкой, доброй. Она даже смеялась над тем, как я поставил в тупик ее приятелей по Сорбонне.

- Ты прав, они снобы, - говорила Лоранс.

Однажды я случайно встретил Лоранс в Латинском квартале. Я предложил ей поехать в Музей современного искусства. Лоранс отказалась:

- Я не хочу тратить деньги на жетон на метро, у меня все поездки рассчитаны до конца месяца.

- У меня есть деньги, я куплю тебе жетоны.

- Нет, спасибо.

Дело было в середине месяца…

Мы погуляли по Люксембургскому саду, который находится рядом с улицей Пьера и Марии Кюри. Попрощались. Я отравился в музей.

Я жил в маленькой комнате в квартире Пьера. Вставал, когда хотел, но залеживаться у меня не было желания, а возвращался, когда считал нужным. А ночью я читал. Пьер принес мне две книги на русском языке, изданные во Франции, – «Воспоминания террориста» Бориса Савинкова и перепечатку статей из газеты повстанцев Кронштадта. Почему мне Пьер дал именно эти книги, я до сих пор не понимаю. Одна укрепила во мне интерес к истории революционного терроризма, а другая – антибольшевистские анархистские настроения, которые я сам старался изжить. Книжки для меня передал Михаил Максимович, друг Пьера, сын белых эмигрантов, который, как я писал, одно время был активистом радикальной группировки «Сражающие коммунисты». Я решил, что Пьер хочет потом обсудить со мной эти книги, показать, что Савинков и его друзья были страшно далеки от рабочего класса, а кронштадтские матросы выступили рупором мелкобуржуазной стихии. Но нет, Пьер не стал обсуждать со мной ни воспоминания Савинкова, ни воззвания восставших матросов Кронштадта.

Я испытывал какое-то необычное чувство, впервые читая воспоминания Савинкова в Париже, куда приезжали боевики ПСР, чтобы отсидеться после очередного акта. Я переживал драмы Егора Сазонова, Ивана Каляева, Доры Бриллиант… Как бы я хотел оказаться в боевой организации ПСР! Я перечитываю Савинкова раз в год-полтора. И все время ловлю себя на мысли, что ничего интересней по истории революции я не читал.

Время от времени мы спорили с Пьером о терроризме. Я оправдывал «Красные бригады», а он, часто переходя на фальцет, доказывал, что они – «сволЁтчи».

- Да, они смелые, мужественные. Но коммандос, десантники тоже смелые и мужественные парни. «Красные бригады» были популярны в Италии. И как они распорядились этой популярностью. Людям, которых вербовали, они давали в руки пистолет, автомат, превращали их в убийц. Совершая покушения на какого-нибудь хозяина или политикана, они убивали заодно и его шофера, то есть рабочего.