Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА

- Человек, который возит политикана, не рабочий, а слуга режима, - возражал я.

- Ты говоришь абстрактные вещи. У каждого такого слуги были жена, дети, родители. Как они теперь относятся к коммунистам-революционерам? Как к сволочам, как к убийцам!

- Это была война, а на войне как на войне – случайные жертвы неизбежны, разве не об этом Троцкий пишет в брошюре «Их мораль и наша»?

- Троцкий пишет о гражданской войне, когда рабочий класс воюет с буржуазией. А «Красные бригады» воевали за рабочий класс. Они хотели быть Родин Гудами, Рембо рабочего класса.

А я бы с удовольствием стал таким Робин Гудом. Ведь кто знает, когда проснется наш богатырь – рабочий класс, наш пролетариат пролетариатович?

Когда я уведомил Пьера, что хочу сходить в Коллеж де Франс и пообщаться с Антонио Негри, он рассердился пуще прежнего:

- Зачем? Вся эта писанина Негри – смесь анархизма со сталинизмом!

Но я все же пошел в Коллеж де Франс. Охранник спросил меня, откуда я.

- Жю сви русс.

- А москович! Москович! – почему-то засмеялся он и что-то со смешками стал говорить подошедшему напарнику. Парни позвонили куда-то по телефону и сказали, что «Негри - но!». Так я и не увидел легендарного Негри, трубадура пролетарского автономизма и акций саботажа. Я познакомился с Антнио Негри через 15 лет, в апреле 2006 года, когда он приезжал в Петербург с соавтором Майклом Хардтом. Теперь у меня есть их книга «Множество, война, демократия в эпоху империи» с его дарственной надписью на итальянском: «Дмитрию от Антонио». Я спросил у Негри о судьбе первого поколения «Красных бригад». Они ответил, что иногда общается с ними, когда их выпускают на выходные дни из тюрьмы…

Иногда Пьер брал меня на различные собрания Lutte Ouvriere, районные, квартальные. Ячейки собирались на квартирах, хозяева разносили товарищам чай или кофе. На столе всегда были печенья и конфеты. Со стороны это напоминало сходки русских революционеров, как их показывают в кино. На случай, если придут жандармы, можно представить собрание дружеской безалкогольной вечеринкой. Но вопросы активисты Lutte Ouvriere обсуждали серьезные, в основном связанные с выпуском и распространением бюллетеней на заводах.

Районные собрания проходили в каких-нибудь небольших клубах. Активисты рассказывали о работе ячеек, делились впечатлениями, при этом все сильно конспирировали. Например, говорили так:

- Завод, на котором я работаю, находится недалеко от того места, где я живу. Человек, который работает по той же профессии, что и я, обсуждая со мной нападение стран НАТО на Ирак, сказал, что…

Вот и пойми, на каком заводе был разговор, кто разговаривал…

Однако какое-то представление об отношении французов к войне можно было получить – большинство французы были против войны.

Однажды, гуляя по Латинскому кварталу, я стал свидетелем спонтанной антивоенной демонстрации студентов Сорбонны. Я, конечно, присоединился к студентам. В толпе я увидел несколько знакомых по другим демонстрациям молодых активисток Lutte Ouvriere, они шли с сосредоточенными лицами, пытались руководить движением. Вдруг нас из окна университета кто-то, наверное, ультраправые, стал поливать водой из шланга. А на дворе январь, пусть и парижский.

Другой раз я был свидетелем антивоенного пикета учащихся Коллеж де Франс.

Большие демонстрации с участием всех левых организаций проходили где-то раз в десять дней. События развивались по одному и тому сценарию. От площади Бастилии или площади Республики до заранее оговоренного места, дальше шли только анархисты, их била полиция, но анархистов никто не выручал. Хотите биться с полицией – пожалуйста. А французская полиция особого назначения – это отнюдь не дети. Это здоровые мужики, в черной униформе, в шлемах с забралами, в латах.

Помню, митинговали на площади Республики. Я устал от одного и тоже ритуального действия – пения «Интернационала» и антивоенных заклинаний, скандирования «Guerre a la Guerre !»… и решил уйти с площади. Но не тут-то было. Меня не выпустили из оцепления. Я, показывая красный советский паспорт, сказал высокому полицейскому с рыжими усами:

- Жю сви турист!

А тот засмеялся, указал пальцем на свой полицейский значок и передразнил меня:

- Жю сви турист! Ха-ха-ха!

Меня затолкали обратно к митингующим. Тогда я вошел в ближайший подъезд, и мне повезло - он оказался проходным, и я оказался на параллельной улице. За спиной кричали: Guerre a la Guerre ! Я шел по направлению к площади Согласия. Поздно вечером мы сидели с Пьером перед телевизором и подсчитывали, сколько раз в репортажах упомянули Lutte Ouvriere.

После одной из демонстраций, какой – не помню, может быть, первой, я стал свидетелем того, как молодые активисты Лиги коммунистов-революционеров захватили Собор Парижской богоматери. Они заперлись смотровой площадке, вывесили антивоенные растяжки. Их выдворял спецназ.

Через 14 лет, в октябре 2004 года, мы, активисты Движения сопротивления имени Петра Алексеева, сделали нечто подобное в Петербурге, на Исаакиевском соборе, протестуя против отмены выборов губернаторов.

Мне довелось побывать на грандиозном собрании Lutte Ouvriere в огромном зале «Мюталите». Зал был забит полностью. Выступала Арлетт. Он говорила, что капитализм окончательно выродился, буржуазия обогащается за счет финансовых спекуляций, обирая весь мир, что это – «экономика казино», и что буржуазию ждет крах. Сталинизм выродился, а идеи Троцкого показали свою жизненность, и что рабочий класс должен сказать свое веское слово, а троцкистские активисты - помочь рабочим победить в борьбе против буржуазии.

В зале я видел Лоранс, а также Лулу (или Лили). Но они сидели далеко.

Затем спартаковцы и сторонники Амадео Бордиги обличали оппортунизм Lutte Ouvriere. Их быстро поставили на место проверенные бойцы LO – они знают, как отвечать на выпады сектантов.

Дважды меня брали на утреннее распространение бюллетеня для служащих банка. Мне доверили беречь сумку, в которой находился весь тираж, а французские активисты раздавали бюллетени работникам банка. Работники брали, но как-то без энтузиазма. Одной из распространительниц была стройная высокая девушка, блондинка, одна из немногих симпатичных девушек, которых я встретил во Франции.

- Возьми, он тебя не укусит, - говорила она тем, кто проходил мимо, не желая брать бюллетень.

Пьер сказал мне, что у блондинки мать – француженка, а отец англичанин.

Мокки меня водила в профсоюзный центр. Огромное здание в центре Парижа. Все активисты Lutte Ouvriere должны обязательно состоять в одном из профсоюзов. Мы зашли в кабинет, в котором находилась молодая женщина, лет 28-30, худая блондинка, с длинными вьющимися волосами, в черной вязаной кофте. Она курила.