Дэвид Ирвинг - Ядерное оружие Третьего рейха. Немецкие физики на службе гитлеровской Германии

В последние дни войны по Южной Германии поползли странные слухи. Партийные чиновники обходили в Мюнхене один дом за другим, рассказывая, что вот-вот ожидается применение германской армией атомной бомбы. Многие верили в это. Начальник службы технических исследований в министерстве Шпеера полковник Гейст познакомился со своей женой во время, когда они оба пытались убежать от наступавшего врага. Женщина умоляла рассказать ей о том, имеется ли еще у фюрера «чудо-оружие», которое даже сейчас способно превратить поражение Германии в победу. Гейст в ответ заявил, что такого оружия не существует. Какое-то время, добавил он, еще были надежды на производство атомной бомбы, однако немецкие ученые провалили этот проект.

Очень долго люди не могли поверить в то, что Германия практически ничего не сделала для создания атомной бомбы. Ходили слухи, что завод по производству ядерного оружия находится на острове Борнхольм [57].

В некоторых латиноамериканских странах до сих пор считают, что сброшенные на Хиросиму и Нагасаки в августе 1945 года бомбы были украдены из немецких арсеналов.

Вскоре после ареста министр вооружений Германии Шпеер был допрошен о том, как реализовывался германский атомный проект. Он заявил: «Как и в Америке, наши ученые долгое время осуществляли исследования в области деления атомного ядра. Вам в Америке удалось продвинуться в этом направлении гораздо дальше, чем нам. Ведь у вас есть большие циклотроны. Это направление получило у нас поддержку только после того, как я стал контролировать ход проекта. Я приказал построить несколько небольших циклотронов, один из которых сейчас находится в Гейдельберге. Но, по моему мнению, мы находились намного позади по сравнению с тем, чего удалось добиться у вас в Америке». Затем министра спросили: «Можно ли сказать, что тяжелая вода играла значительную роль в том направлении, по которому вы намеревались пойти для получения доступа к этому источнику энергии?» Шпеер ответил: «Мы так и не смогли выйти за рамки примитивных лабораторных экспериментов, и даже эти эксперименты не могли иметь определяющего значения для принятия окончательного решения». Через неделю бывшего министра снова вызвали на допрос. Но и теперь он не мог сказать ничего определенного, за исключением того, что назвал Боте и Гейзенберга как лиц, отвечающих за реализацию программы. Шпеер вновь подчеркнул, что, по его мнению, Америка далеко опередила Германию в работах над атомной бомбой. Помимо того, что немецким ученым для создания собственной бомбы потребовалось бы еще десять лет, он не мог ничего добавить.

То, что немецким ученым так и не удалось разбудить воображение Шпеера возможностями, которые таит в себе процесс деления ядра атома, было их большим упущением. У них был такой шанс во время встречи с ним в июне 1942 года в Берлине, но они его упустили. Физики, представлявшие фундаментальную науку, были слишком осторожны, и им так и не удалось привлечь на свою сторону представителей правящих кругов в правительстве и промышленности. Некоторые из них, такие как профессор Гартек, не боялись ставить перед промышленниками большие задачи. Но в урановом проекте все козыри находились как раз в руках у представителей фундаментальной науки. Тогда в 1942 году Шпеер спросил Гейзенберга и фон Вайцзеккера, какую помощь он мог бы им оказать. Те ответили, что не располагают достаточными строительными квотами, что тормозит ход проекта. Однако, когда Шпеер уточнил, о какой именно сумме идет речь, фон Вайцзеккер наугад назвал 40 тысяч рейхсмарок. Фельдмаршал Мильх вспоминал: «Речь шла о настолько смешной цифре, что нам оставалось лишь пожать плечами и в очередной раз удивиться про себя безыскусности и наивности этих людей». Доктор Фоглер был ужасно смущен этой неловкой сценой; он и министр Шпеер покинули совещание с самым плохим впечатлением об урановом проекте. Шпеер пообещал ученым, что они получат все необходимое, однако он никогда больше не интересовался подробностями реализации атомной программы.

Теперь многие из принимавших участие в работах ученых заявляют, что они не имели никакого желания работать над созданием атомной бомбы. К тому же Гейзенберг преуспел в своих попытках убедить окружающих в том, что производство такого оружия в Германии невозможно. Однако позже он признал, что и он, и его коллеги несколько преувеличивали технологические трудности при получении необходимых для этого материалов. Итак, никому не удалось привлечь достаточно внимания к возможностям создания атомного оружия. Шуман и Эсау боялись, что, если бы они преуспели в этом, им бы приказали создавать такое оружие, и неудача в работах могла бы привести к самым печальным последствиям для обоих. Удивительно, но и доктор Дибнер действовал в такой же манере, когда однажды в его кабинете появился офицер разведки и сообщил, что кто-то доложил самому фюреру о существовании некой исследовательской группы, работающей над созданием атомной бомбы. Офицер считал, что необходимо постоянно держать фюрера в курсе таких работ. Тогда Дибнер отослал этого человека прочь.

Конечно, речь вовсе не идет о том, что, не создав атомное оружие, немецкие физики оказались чем-то морально выше своих коллег в США и Великобритании. К тому же сам Гейзенберг в переписке с покинувшим Германию еще в 30-х годах профессором Хансом Вете [58]заявил, что не осуждает немецких эмигрантов за то, что те работали над созданием такой бомбы для Соединенных Штатов: их ненависть ко всему тому, что было связано с их родиной, была естественной. К тому же им приходилось доказывать, что они способны принести какую-то пользу приютившей их стране. В своем письме Бете Гейзенберг тщательно обрисовал общую позицию оставшихся в рейхе физиков:

«У немецких физиков не было желания создавать атомную бомбу, и мы были рады, что на наше нежелание накладываются еще и некие внешние обстоятельства…»

Под «внешними обстоятельствами» он подразумевал неизбежные технические трудности, с которыми была связана реализация проекта. Позицию профессора можно сформулировать одной фразой: «Исследования в Германии не смогли продвинуться так далеко, чтобы было принято решение о создании бомбы».

Располагая достаточным временем, немцы конечно же могли и должны были создать собственное атомное оружие. В ходе исследований не было отмечено ни одного случая, когда какие-либо соображения морального свойства брали верх над естественным любопытством ученого по поводу того, что же должно произойти дальше. Такое любопытство является движущей силой науки во всем мире. Именно эта сила заставляла Гейзенберга и Вирца в последние дни войны пытаться создать реактор цепной реакции, а вовсе не попытка изменить ее исход. Просто ученым хотелось убедиться в том, что им по силам решить эту задачу. Последующие шаги по направлению к плутониевой бомбе уже явно просматривались впереди. И поэтому нет никаких оснований полагать, что и в этом случае не победило бы пресловутое любопытство ученого. До конца весны 1945 года никто и не пытался свернуть с этого неумолимого пути; все словно двигались по рельсам, и только непоправимая ошибка, сделанная Боте при определении свойств графита, привела к неудаче немцев в создании собственной атомной бомбы.