Гарольд Дойч - Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944

«Что принесет новый год?» – этим вопросом открывает Гроскурт свой дневник за 1940 год. И тут же дает ответ: «Я продолжу борьбу, чтобы покончить с этим безумием». Оценка текущего момента была довольно оптимистичной; обстановка, как казалось, способствовала такой оценке. ОКХ был буквально завален протестами в связи с циркуляром СС от различных церковных учреждений и групп верующих, а также воинских частей и соединений. Браухич и Гальдер оказались весьма восприимчивыми к этим протестам. Браухич был под столь сильным воздействием от происходящего, что написал весьма энергичное письмо Кейтелю, в котором затронул тему, связанную с регулированием религиозных вопросов в вермахте. Гроскурт получил от командующего сухопутными силами вполне соответствующее его настроению и убеждениям поручение подготовить проект документа на этот счет и с удовлетворением обнаружил, что его проект был принят практически без изменений и возражений.

Однако «день расплаты» для Гроскурта, этого неутомимого и бескомпромиссного бойца, приближался. 5 января 1940 года на имя Браухича пришел запрос от Бласковица о том, почему различные выдержки из его меморандума гуляют по всему Западному фронту. Вечером того же дня в Цоссене царило «всеобщее возбуждение». Гальдер, как уже отмечалось, был в командировке на Западном фронте, откуда он должен был вернуться не ранее 8 января. Однако непосредственный начальник Гроскурта Типпельскирх заверил в тот момент Гроскурта, что окажет ему полную поддержку.

При изучении записей в дневниках Гроскурта за тот период складывается впечатление, что 4–й оберквартирмейстер Типпельскирх был «своим» во всех лагерях и имел привычку «есть в двух стойлах». Гроскурт относился к нему с недоверием, если не с презрением и никогда не отказывался от изначально данной им оценки этому человеку: «приспособленец, тщеславен, хочет выдвинуться, чтобы что–то собой представлять, является противником адмирала».

Хотя Типпельскирх, как и все руководящие сотрудники ОКХ, был противником наступления, он, по сути, не разделял взгляды оппозиции и, судя по всему, никогда не был посвящен в планы и цели цоссенской «группы действия». После первых же попыток испытать его на пригодность для работы в рядах оппозиции, увидев его реакцию, от дальнейших подобных попыток сразу отказались. Так, когда в октябре 1939 года ему на стол для проверки «случайно» положили одну из бумаг, написанную Беком, он воскликнул: «Это сочинение написано англичанином или немцем?

В последнем случае по такому человеку давно уже плачет концлагерь».

1 ноября 1939 года Типпельскирх с полной серьезностью сказал Гроскурту, что «ситуация неустойчива, ненадежна и просто нелогична», очевидно имея в виду столкновения во мнениях между Гитлером и ОКХ по вопросу о наступлении. Далее он сделал загадочное замечание о том, что Гальдер предпринял попытку выяснить вопрос о «надежности» Гроскурта и Канариса.

Поскольку он навряд ли всерьез употребил слово «надежность» для характеристики отношения Гроскурта и Канариса к режиму или планам наступления, то, скорее всего, он хотел таким образом выразить сомнения в их способности трезво и реально смотреть на вещи и правильно понимать суть происходящего, а также доводить начатое до конца. Из этих замечаний складывается впечатление, что Гальдер, перед тем как уехать с Браухичем в командировку на Западный фронт, в какой–то степени дал понять Типпельскирху, что он намеревается предпринять 5 ноября.

Это предположение подтверждается тем, как отреагировал Типпельскирх, вернувшийся 7 ноября 1939 года с совещания руководителей разведки, состоявшегося в Дюссельдорфе, на рассказ Гроскурта о том, что произошло за время его отсутствия. Гроскурт указывает, что Типпельскирх «был совершенно потрясен и обескуражен»; он стал говорить о «сопротивлении» Браухичу и Гальдеру внутри абвера. Возможно, рассуждал Типпельскирх, следует обратиться за помощью к Герингу и уговорить его вмешаться и взять инициативу на себя.

Теперь (в январе 1940 года), когда возник вопрос о том, чтобы прикрыть своего подчиненного, Типпельскирх шарахался из крайности в крайность; как охарактеризовал это в своем дневнике Гроскурт, «изгибался, как тростник на ветру».

Если 5 января Типпельскирх заверил Гроскурта в поддержке, то спустя три дня, когда Гальдер вернулся в Цоссен, его позиция изменилась. В ходе поездки начальник штаба ОКХ многое узнал о том, что предпринимал Гроскурт в Западной группировке войск. Вернушвись, он ничего не сказал «злоумышленнику», однако по изменению отношения Типпельскирха можно было понять, в какую сторону стал дуть ветер. Явно запугивая Гроскурта, Типпельскирх сказал ему, что «он волен подать рапорт о другом назначении». Однако мужественный офицер не собирался облегчать жизнь своему руководству добровольным уходом. «Я остаюсь на своем посту и никуда сам не уйду», – четко зафиксировал он свою позицию в дневнике.

Вскоре ветер вновь переменил направление. Пять дней спустя Типпельскирх, который имел разговор с Гальдером по поводу Гроскурта 10 января и почувствовал в ходе этого разговора, что Гальдер настроен по отношению к Гроскуту менее отрицательно, чем он предполагал, заявил последнему, что он исключительно ценит его пребывание на занимаемом посту и хотел бы, чтобы он остался.

Утром 13 января последовал ожидаемый вызов Гроскурта к Гальдеру. Встреча продолжалась около полутора часов; сначала Гальдер прочитал своему собеседнику длинную лекцию о сложившейся политической обстановке. «Очень благородно и искренне, иногда громко и взволнованно, иногда чуть не плача» – так охарактеризовал в своем дневнике Гроскурт начало монолога Гальдера. Далее он записал следующее:

«В целом все сводится к оправданию его пассивности. По его мнению, впереди ждет череда блестящих успехов. После этих успехов армия сможет отстоять свои права и укрепить свои позиции внутри страны. Но он ничего не говорит о том, что будет, если наступление провалится или захлебнется. Он не считает СС серьезной угрозой. Любой солдат с удовольствием немедленно открыл бы по ним огонь на поражение. – Да, но почему бы этого не сделать до начала серьезных военных действий и обеспечить, таким образом, свой тыл. – Он считает, что для выступления нет серьезной опоры, поскольку войска по–прежнему верят в фюрера. Офицеры более старшего возраста всегда были более пессимистично настроены, как это было в 1914 году. – О плохой подготовке и плохом снабжении войск он не сказал ни слова! – Он выражал недовольство теми, кто думает о путче, в то время как сами не только не могут объединиться, но еще и воюют друг с другом. При этом большинство из них являются реакционерами и пытаются повернуть вспять колесо истории. Мирные инициативы и заверения со стороны Англии – чистый блеф; все они абсолютно несерьезны. Масонское окружение Шахта вызывает наибольшее количество вопросов. Он уговаривал Вицлебена сделать все, чтобы не обнаружить себя. Несколько раз он говорил о том, что мы, находясь в революционном запале, не можем реально смотреть на вещи и не подходим к ситуации на основе тех традиций, которые для нас священны. Затем последовал «добрый совет для моего же блага», чтобы я постарался понять, что моя поездка на Западный фронт была совершенно неуместна. Не следует обременять действующую армию дополнительными проблемами. – Как будто информация об этом рано или поздно все равно бы не просочилась! – Я должен заниматься своим делом с учетом всего вышесказанного. Мне не была предоставлена возможность ответить что–либо, да это и было бы совершенно бесполезно».