Гарольд Дойч - Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944

С самого начала, как стало известно о планах высадки в Скандинавии, Остер и его коллеги лелеяли надежду, что «демонстрации» в этих районах английского флота будет достаточно для того, чтобы показать Гитлеру, что путь в Норвегию закрыт. Для того чтобы осуществить передвижение английского флота в восточном направлении в психологически подходящий для этого момент, нужно было, конечно, своевременно оповестить англичан, и Остер сделал все от него зависящее, чтобы нужная информация была срочно передана по соответствующим каналам. 2 апреля 1940 года у Остера еще не было четкой и точной информации. Однако он испытывал «глубокое ощущение», что акция в Скандинавии, судя по всему, состоится 15 апреля, а через три–четыре дня вслед за этим начнется общее наступление на Западе.

О том, каково было направление мыслей Остера и его соратников, видно из замечания, сделанного на этот счет Лидигу, которого заверили в том, что «люди в Лондоне, как только что–нибудь узнают», сделают все возможное, чтобы сорвать планы Гитлера.

Чтобы иметь двойную гарантию того, что предупреждения достигнут адресата и англичане действительно «что–нибудь узнают», Остер направил два предупреждения, которые, к чему он имел все основания полагать, должны были быстро прийти по назначению. Одно было направлено в Ватикан в ходе предпринятого с необходимыми предосторожностями телефонного разговора Йозефа Мюллера с монсеньором Шёнхоффером.

Другое предупреждение Остер передал через своего друга Саса во второй половине или вечером того же дня – 3 апреля 1940 года.

В ходе предшествующих месяцев Остер с неизменной регулярностью информировал голландского военного атташе в Берлине о той чехарде приказов о наступлении и их отмене, которая исходила от Гитлера. Всю информацию о новых датах наступления, их отмене и назначении новых Остер скрупулезно сообщал Сасу. С аналогичной аккуратностью и добросовестностью Сас передавал эту информацию своему бельгийскому коллеге полковнику Готалсу, из донесений которого мы можем судить о том, что именно узнавали оба эти офицера и о чем они информировали свое руководство в Гааге и Брюсселе. Для все трех участников этого процесса он был крайне напряженным, изматывающим и связанным со многими разочарованиями. Это хорошо иллюстрирует то, как бельгийский военный атташе оценивал источник получаемой информации и как эта оценка со временем менялась. Если вначале говорилось, что это «немецкий друг голландского военного атташе, занимающий высокий пост», то затем эта оценка была понижена до уровня «обычный информатор», а затем информация и вовсе передавалась под рубрикой «текущая информация». Добросовестный и добропорядочный Готалс, у которого были прекрасные отношения с Сасом, какое–то время относился к информации своего друга с большим доверием. Однако в связи с тем, что она постоянно оказывалась «ложной тревогой», он стал постепенно относиться к ней все более и более скептически, пока окончательно в ней не разочаровался. Вместе с тем, хотя информация и начала приводить его в полное замешательство, он по–прежнему добросовестно передавал в Брюссель все, что Сас приносил от Остера, однако время от времени делал такие пометки, как: «Передается с обычными оговорками» или «Информатор уже высказывал подобные убеждения и указывал время, но события эту информацию не подтвердили».

Голландцы практически не сделали ничего, чтобы поднять репутацию Саса и его информатора в глазах Брюсселя. Когда Сас был особенно настойчив по поводу очередной даты нападения, эта информация передавалась бельгийцам через их военного атташе в Голландии полковника Дипенрикса. Однако в ней содержались понижающие ценность информации оговорки, как, например, в донесении Дипенрикса от 5 апреля 1940 года: «Я хотел бы добавить, что 3–й (оперативный) отдел голландского Генерального штаба не относится к указанной в сообщении новой судьбоносной дате слишком серьезно».

Когда Остер сообщил Сасу 3 апреля 1940 года о своей уверенности в том, что вторжение в Скандинавию состоится в середине следующей недели (8—10 апреля), у него не было еще информации о точной дате общего наступления на Западе. Он, однако, опасался, что это наступление совпадет по времени с вторжением в Скандинавию. В конце разговора он попросил Саса передать информацию датчанам и норвежцам, а также английской разведке. Сас сразу поспешил в свое посольство, чтобы отправить шифрованную телеграмму, но оказалось, что советник посольства, который один только имел право отправлять подобные сообщения, уже ушел. Голландскому военному атташе ничего не оставалось, как связаться по телефону с адъютантом военного министра капитаном Крулсом, с которым они установили простой шифр передачи информации о дате наступления: они договаривались о дате совместного обеда, которая означала, что наступление намечено на месяц позже этой даты. Сас таким образом закодированно передал дату 9 мая 1940 года, но не смог сообщить по телефону об угрозе двум Скандинавским странам – никакого шифра на этот счет не было предусмотрено, а делать более или менее открытые намеки было нельзя, поскольку разговоры почти наверняка прослушивались.

Поскольку информация, переданная Остером, главным образом касалась напрямую двух Скандинавских государств, выбранных Гитлером своими очередными жертвами, Сас стал думать, как лучше назавтра выполнить поручение Остера и оповестить эти страны о грозящей им опасности.

Хотя Сас и не выделяет это, главной его задачей на следующее утро было направить в Голландию шифротелеграмму с подробным описанием угрозы для двух северных стран и просьбой передать эту информацию английской разведке. Он также выразил готовность приехать в Гаагу, и, как сформулировал это бельгийский военный атташе в Голландии, «лично подтвердить и дополнить то, что было сказано в телеграмме».

Однако сначала он хотел выполнить поручения Остера и проинформировать обо всем норвежцев и датчан. Передав, как обычно, необходимую информацию своему другу Готалсу, Сас решил вручить информацию и советнику норвежского посольства в Берлине Ульриху Стангу, которого он немного знал. Сасу было известно, что норвежский дипломат обычно обедал в гостинице «Адлон», и отправился туда. Увидев Станга за стойкой бара, Сас подошел к нему и как бы невзначай задал дежурный вопрос: «Как вы оцениваете сложившуюся ситуацию?» И услышал в ответ: «Некоторая опасность существует; англичане, возможно, захотят высадиться в Норвегии». Ошеломленный Сас воскликнул: «Что? Англичане хотят высадиться в вашей стране? А вы знаете, что в следующий вторник в Норвегии должны высадиться немцы?» Станг, демонстрируя жестом явное недоверие к словам Саса, сказал: «Ерунда! Это невозможно». Сас сумел на это лишь ответить предложением встретиться в следующий вторник, чтобы удостовериться, кто был прав [195].