Гарольд Дойч - Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944

Вклад Германии, говорилось в меморандуме, должен состоять «в первую очередь и главным образом в том, чтобы отстранить от власти нынешнее политическое руководство». Свой вклад в благоприятное развитие ситуации и достижение мира в Европе Германия сможет внести лишь в том случае, если после свержения Гитлера возрождающаяся страна докажет, что она «является честным и эффективным партнером в достижении такого мира». Она должна будет продемонстрировать, к удовлетворению народов Европы, пример «такого общественного, политического и экономического устройства», которое «сделает войну невозможной в принципе». В заключительной части меморандума, написанного Троттом, содержался страстный призыв к объединению усилий «всех созидательных сил», причем в значительной степени это касалось и людей в тех странах, которые являются главным источником существующих проблем. Другими словами, цель состояла в объединении усилий союзных государств и оппозиционных сил внутри Германии.

Венцом усилий Тротта стали две его встречи с Мессершмитом. Хотя Тротт имел рекомендацию от Брюнинга, отзывавшегося о нем как о честном и порядочном человеке, который «реально представляет ответственные, обладающие большим потенциалом и влиянием, приверженные традиционным ценностям консервативные силы Германии», Мессершмит из–за враждебных комментариев со стороны Франкфуртера был перед встречей настроен скептически. Однако в результате беседы у него сложилось самое благоприятное впечатление о Тротте; Мессершмит пришел к выводу, что его собеседник является именно таким, каким его рекомендовал Брюнинг, и «действительно выражает настроения ряда ответственных сил в Германии и людей, их представляющих». Мессершмита особенно удивило то, что Тротт высказал свое несогласие по одному важному вопросу, о котором говорилось в меморандуме. По мнению Тротта, союзным государствам не следует публично объявлять о тех условиях, на которых, по их мнению, возможно заключение мира. Он выразил опасение, что в Англии есть «очень влиятельная группа», которая готова заключить мир с Гитлером на тех же условиях, как и с той Германией, которую Тротт представляет. «Самое опасное, что может случиться, – сказал он, – это заключение поспешного и скороспелого мира с нынешним правительством Германии или ему подобным… Такое решение представляло бы собой катастрофу как для Германии, так и для всего остального мира». Тротт настоятельно предлагал, чтобы было выработано заявление о действительных целях союзных держав, которое можно было бы передать созидательно настроенным силам в Германии и которое придало бы оппозиционному движению силу и поддержку, в которых оно так нуждается» [97].

В ходе встреч с Мессершмитом, как и с другими, с кем ему приходилось видеться в США, Тротт делал все, чтобы побороть предвзятое отношение к себе, однако до конца развеять сомнения этого сотрудника госдепартамента ему так и не удалось. Очевидно, врожденная осторожность профессионального дипломата подсказывала Мессершмиту держаться подальше от того, кто казался «слишком хорошим, чтобы в это поверить». В записях второй беседы с Троттом, а также беседы с сотрудником института по изучению отношений в Тихоокеанском регионе Эдвардом С. Картером Мессершмит отмечает, что трудно поверить, что Тротт приехал в США «совершенно независимо» и как бы «сам по себе»; непонятно, как человеку с подобными взглядами разрешают столь легко и свободно как выезжать из Германии, так и въезжать в нее.

Мессершмит и его начальство, конечно, не могли себе представить, насколько сильно обозначились разногласия в германском МИДе, хотя это, конечно, не проявлялось открыто. Ведь получалось, что заместитель министра иностранных дел использовал все возможные средства для того, чтобы саботировать указания действующего министра, являвшегося его непосредственным начальником! Вероятно, Тротту следовало предвидеть подобные подозрения в свой адрес: он мог бы сказать, что понимает, что его приезд может вызвать обоснованные сомнения и подозрения; однако на самом деле сам факт его приезда в США говорит о том, насколько влиятельных людей он здесь представляет; то есть он мог бы подчеркнуть фактом своего визита ту важную роль, которую оппозиция играла внутри Германии, и то, насколько серьезные и высокопоставленные люди в ней представлены. Однако и при том, как все сложилось, Тротт мог быть доволен как тем радушным приемом, который ему оказали в США, так и тем, что, отвечая на его вопрос, ему сказали, что по возвращении в Германию он может встречаться и проводить доверительные беседы с американским временным поверенным в делах Александром Кирком. По некоторым данным, была запланирована встреча Тротта с президентом Рузвельтом и проведена в этой связи соответствующая подготовительная работа, но в конце концов она не состоялась.

В сложившихся обстоятельствах уже не играло столь важной роли, что Тротт в целом произвел весьма благоприятное впечатление на представителей неофициальных кругов, особенно на журналистов, которые обычно все воспринимают скептически и которых так просто не очаруешь. Возникает вопрос о том, в какой степени беседа с Троттом повлияла на появление статьи Уолтера Липпмана, опубликованной 10 ноября 1939 года, которая вызвала большой интерес и широкое обсуждение, в том числе и в официальных кругах. В ней Липпман призывал союзников выступить с публичным заявлением относительно целей войны. «Если немцев, – отмечал он, – удастся убедить, что военная победа невозможна, но возможен почетный мир, Европа все еще может быть избавлена от неисчислимых ужасов войны до победного конца». Поэтому сейчас самое подходящее время для того, чтобы союзники «сформулировали те цели, которые они преследуют в этой войне, дабы ясно показать немецкому народу, что осада с Германии может быть снята, как только там появится правительство, с которым можно вести переговоры». Мессершмит сообщил Халлу и Уэллсу, что он считает само собой разумеющимся, что за статьей Липпмана стоит Тротт. Двадцать лет спустя Липпман рассказал, что очень хорошо помнит о встрече с Троттом до появления этой статьи, но он категорически отрицал, что Тротт каким–то образом повлиял на ее появление. Однако с учетом того, что встреча Липпмана с Троттом состоялась буквально за два–три дня до появления статьи, а также что ее содержание в значительной степени перекликается с основными положениями меморандума Шеффера—Тротта, есть все основания полагать, что речь в данном случае идет о чем–то большем, нежели простом совпадении.

Другим журналистом, на которого Тротт произвел прекрасное впечатление, был редактор «Вашингтон пост» Феликс Морли. Именно Морли попытался организовать встречу Тротта с Рузвельтом, а также с госсекретарем Халлом, минуя заместителя Халла Уэллса, которому Морли не доверял. 10 ноября 1939 года Морли записал в своем дневнике: