Джон Террейн - Великая война. Первая мировая – предпосылки и развитие

Удар обрушился на 45-ю (алжирскую) и 87-ю (территориальную) дивизии французов, находящиеся между левым флангом британской 2-й армии (генерал Смит-Дорриен) и бельгийцами. Оба французских соединения сломались сразу, открыв широкий четырехмильный промежуток, ведущий прямо к Ипру. Но немцы и сами опасались своего нового оружия и продвигались очень медленно. Ближайшим британским соединением была 1-я канадская дивизия, прибывшая во Францию в феврале; поддерживаемые английскими частями по мере их подхода, канадцы организовали импровизированную линию обороны и перешли в контратаку. 24 апреля канадцы сами оказались прямо на линии другого газового облака, которое они встретили с предельным мужеством. Но 25-го для генерала Смит-Дорриена стало очевидным, что отход с передовых позиций выступа неизбежен. Это дало повод фельдмаршалу Френчу благоприятную возможность освободиться от Смит-Дорриена, которого он недолюбливал; его заменили генералом Гербертом Пламером. Пламер сразу выполнил отход точно так, как намеревался Смит-Дорриен.

Сражение «второй Ипр» теперь неизменно считается по своим масштабам одной из самых кровопролитных битв войны. 1-я канадская дивизия за период с 15 апреля по 3 мая потеряла 208 офицеров и 5828 рядовых – треть своей пехоты. Общие британские потери достигали 2150 офицеров и 57 125 рядовых; неполные германские данные дают цифры их потерь: 860 офицеров и 34 073 рядовых. Следует учитывать также потери французских войск. Для британцев существовала дополнительная угроза: положение с боеприпасами было теперь самым отчаянным. Горечь этой статистики заключается в том, что части этих потерь можно было избежать: она вызвана неэффективными попытками вернуть потерянную территорию. Но непомерный уровень потерь имеет и другое объяснение: «Причиной теперешней неудачи, как и удач в прошедшем военном году, был наступательный дух генерала Фоша».

Немцы и не планировали что-то большее, чем эксперимент; французы пребывали в муках подготовки к своему второму наступлению в Артуа; у британцев была критическая нехватка боеприпасов, так что сражение постепенно заглохло. Оно не достигло ничего, но способствовало изменению самого характера войны XX столетия. Перед лицом газа, без средств защиты, была уничтожена индивидуальность; солдат в траншее стал пассивным объектом пытки и смерти. Казалось, была достигнута финальная стадия в общей тенденции современной научной войны, направленной на уничтожение индивидуальной храбрости, энергии и мастерства.

В мае генерал Фош начал свое наступление в Артуа. С 18 дивизиями и 293 тяжелыми орудиями он обрушился на германские позиции, центр которых находился у возвышенной гряды Вими. Названия новых мест, вызывающие боль и тошноту, вошли в военную историю Франции: Нотр-Дам-де-Лоретт и Суше. При Вими двумя годами позже XXXIII корпус генерала Петена прокладывал путь почти по гребню гряды, где белеющие скелеты и гниющие мундиры погибших французов приветствовали наступающих. Только это и было успехом. Потеряв 100 тысяч человек, Фош закончил сражение в июне. Германцы потеряли около 75 тысяч. Британцы, все еще сражавшиеся под Ипром, предприняли две попытки помочь своему союзнику в продвижении: 9 мая у хребта Обер – весьма неудачно, 15–27 мая у Фестубера – с небольшим и обманчивым успехом. «Результат сражения, – говорит официальная история, – был мучительным: при большем количестве пушек и боеприпасов лучшего качества британские командиры могли бы достичь действительно серьезных успехов». Это была иллюзия 1915 года: рассудок был постоянно на грани решающих действий. Она была присуща в равной степени как германцам, так и союзникам. Истинную сущность войны на истощение являет последующее разочарование. Между тем британская армия потеряла еще более 27 тысяч человек вдобавок к потерям под Ипром. Ни в одном месте линия фронта не сдвинулась более чем на 3 мили.

Приход «Гебена» и «Бреслау» в Константинополь вовлек Турцию в войну. Затем намерения Энвер-паши вовлекли его в кавказскую катастрофу. Воинственность Турции и кавказская кампания вынудили союзников, в том числе Британию, к участию в одном из самых отчаянных предприятий в течение всей войны. 2 января 1915 года, когда разгорелось Сарыкамышское сражение, русское военное командование отправило в Лондон срочную телеграмму, в которой настоятельно просило, чтобы самая могучая в мире военно-морская сила предприняла выступление против Турции. Это предложение тут же нашло отклик у тех, кто (подобно Уинстону Черчиллю, первому лорду адмиралтейства, или лорду Фишеру) с тревогой обдумывал новые пути повышения действенности военно-морского флота, и тех, кто, подобно лорду Китченеру, сомневался в возможности развития Западного фронта и искал способы разворачивания британской Новой армии.

Слияние двух идей произошло не сразу. Лорд Фишер никак не мог расстаться со своими пристрастиями к действиям на Балтике; лорд Китченер сначала был против любых военных операций в Средиземноморье, кроме защиты Суэцкого канала. Но при постоянном настойчивом давлении Черчилля нужные нити были собраны вместе и соткали ткань под названием «Галлиполи». Позже Черчилль писал: «Я не составлял и не мог составлять план. Но когда он был сделан авторитетными моряками, поддержан техническими авторитетами и одобрен первым морским лордом, я ухватился за него и поставил на рельсы действия; в дальнейшем я поддерживал его всеми силами».

Глаза всех заинтересованных были обращены к проливу Дарданеллы, легендарному Геллеспонту – узкой полоске воды, где плавали Леандр и лорд Байрон, которая отделяет Европу от Малой Азии и ведет в Мраморное море, Босфор и Константинополь. Сзади острова Греции, по правую руку равнины Трои, а впереди предмет вожделений. Неудивительно, что романтическое воображение людей разыгрывалось. Не менее привлекательными казались материальные выгоды. «Сейчас кажется сомнительным, – пишет британская официальная история, – что идея форсирования проливов… была одной из наиболее значительных стратегических концепций мировой войны». Уильям Робертсон, который выступал против этого предприятия в целом, а позже, как начальник Генерального штаба, против аналогичных, признавал его некоторые достоинства: «Преимущества, которые могут быть получены от форсирования проливов, очевидны. Такой успех послужил бы обеспечению защиты Египта, стимулированию Италии и Балканских стран к тому, чтобы встать на нашу сторону. Если бы он сопровождался форсированием Босфора, то позволил бы России получать снаряжение из Америки и Западной Европы и экспортировать скопившиеся запасы зерна». Один логический шаг приводит нас к ошеломляющему предположению, что успех в Галлиполи мог бы предотвратить большевистскую революцию в России.