Адам Улам - Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года

История корниловского мятежа окутана самыми противоречивыми версиями. Но совершенно ясно, что в этой трагикомедии несчастный главнокомандующий превратился, сам того не ведая, в жертву и орудие умов более острых и коварных, чем его собственный. Керенский приказал Корнилову привести войска в боевую готовность и двинуть их на Петроград, чтобы подавить большевистское восстание и внушить Совету благоговейный страх. Корнилов решил, что глава правительства хочет, чтобы он, Корнилов, стал диктатором. Керенский довольно быстро понял, что генерал вместо того, чтобы помогать, пытается занять его место, и приказал Корнилову сложить с себя обязанности. Главнокомандующий, полностью сбитый с толку своими консервативными советниками, отказался выполнить приказ и выступил с декларацией: «Я, генерал Корнилов, заявляю всему народу, что мой долг солдата… (и) гражданина свободной России и безграничная любовь к стране… повелевают мне отказаться подчиняться приказу Временного правительства и уходить в отставку… Люди, откройте глаза и осознайте… в какую пропасть катится наша страна». [280]

Такой поворот событий вынудил Керенского облачиться в доспехи спасителя нации. Он публично осудил непокорного генерала и призвал Советы и народ Петрограда принять участие в отражении нападения армии Корнилова. Теперь Корнилов был представлен народу как человек, который хотел восстановить царизм и отобрать землю у крестьян.

Из укрытия Ленин писал ЦК, что большевики должны бороться с Корниловым, не создавая при этом популярности Керенскому. Ленин неоднократно предостерегал о возможной угрозе бонапартизма и с привычной для него проницательностью понял, что дело не только в Корнилове, а в окончательной дискредитации правительства Керенского. «Теперь мы покажем всем слабость Керенского». Он настаивал вести агитацию среди солдат и убивать офицеров – сторонников Корнилова. Большевики больше чем кто-либо использовали выгоду от этого бессмысленного мятежа. Красная гвардия смогла перевооружиться (все «демократические силы» были брошены на защиту столицы), а находившиеся в тюрьме красные командиры были выпущены на свободу. Керенский, вместо того чтобы превратиться в спасителя русской демократии, подтвердил свою репутацию неумелого интригана. Поход на Петроград был сорван; агитаторы, направленные Советом, без особого труда деморализовали войска Корнилова, не понимавшие, против кого и почему они наступали на Петроград. Незадачливый генерал и его старшие офицеры были арестованы. Временное правительство приступило к расследованию обстоятельств дела, которое было обречено так и остаться незавершенным.

Таким образом, правительство потеряло остатки доверия и влияния в армии. Офицерский корпус, сплошь прокорниловский, к этому моменту был по горло сыт Керенским и вряд ли бы пришел на помощь режиму и человеку, который, как они считали, обманул их командиров. Временное правительство внушало солдатам, что каждый офицер является потенциальным заговорщиком и должен быть под наблюдением, а при необходимости его следует разоружить и убить. Вызывает немалое удивление, что русская армия все-таки продолжала существовать, и в то время как по стране бродило два миллиона дезертиров, шесть миллионов солдат продолжали, так сказать, сохранять свои позиции. Армия, неспособная ни продолжать войну, ни покончить с ней. Бесконечные дискуссии и расследования привели режим к неизбежному концу.

Так, по крайней мере, кажется с позиций сегодняшнего дня. Однако свидетели тех событий, даже наиболее проницательные, не могли представить, что усиливающаяся анархия и отсутствие реальной власти продлятся так долго. Политики тешили себя надеждой, что произойдет «что-то такое», что оградит их от необходимости предпринимать какие-либо действия. Этим «что-то» могло быть Учредительное собрание, выборы в которое были теперь не за горами, или приближающаяся встреча союзных держав в Париже. Русская делегация собиралась добиться демократического, справедливого мира без аннексий и контрибуций. Союзники должны были согласиться; тогда бы закончилась война и можно было бы с облегчением вздохнуть. Находившейся в плачевном состоянии России было трудно диктовать свои условия Франции и Англии, но теперь, при поддержке Соединенных Штатов, ситуация, по мнению оптимистов, изменилась в лучшую сторону.

Большевики испытывали удовлетворение: все шло своим путем. В сентябре они наконец-то получили большинство в Петроградском Совете, и Троцкий, освобожденный из тюрьмы после корниловского мятежа, стал председателем Совета. А вскоре большевики и их союзники среди левых эсеров завоевали большинство в Советах Москвы и других крупных индустриальных городов. Теперь оставалось только ждать, когда новый съезд отзовет ЦК, избранный в июне большинством меньшевиков и эсеров, и возведет на престол партию Ленина – представителя русских рабочих и солдат. Зачем же тогда начинать вооруженное восстание? Ведь большевики могли получить повторение июльской ситуации.

Такие настроения для Ленина в его нынешнем состоянии граничили с изменой. Только с помощью силы можно было раз и навсегда отделить большевиков от «остальных» – меньшевиков и эсеров, верящих, что революцию можно сделать с помощью разговоров и резолюций. Если большевики не сожгут за собой мосты, отказавшись от социал-демократической трескотни относительно большинства, неприкосновенности того или иного, они будут не в состоянии сохранить власть, даже если она свалится им прямо в руки. Они подадут грустный пример социалистам Германии и других стран. Они опозорят себя и окажутся на одном уровне с последователями Мартова и Чернова.

Участие большевиков в Демократическом совещании и их желание заседать в Совете республики (еще одна неудачная выдумка Временного правительства) вызвало у Ленина состояние, близкое к истерике. Среди большевиков был только один мужественный человек (не считая его самого). «Троцкий был за бойкот (Совета республики). Браво, товарищ Троцкий». [281]

его главные оруженосцы, Каменев и Зиновьев, делившие с ним тяготы изгнания, теперь отошли на второй план. Бывший враг Троцкий, формально ставший большевиком всего несколько недель назад, оказался на высоте положения. В то время как Ленин, все еще скрываясь, набирался решимости перед Октябрем, Троцкий помогал ему своим красноречием. Трудно не согласиться с хвастливым заявлением Троцкого, что без Ленина и него большевики не отважились бы на последний, решительный шаг.

Демократическое совещание явилось полезным напоминанием, что хотя Ленин имел большую власть над партией, но она была еще далека от неограниченной. Владимир Ильич направил письмо в ЦК, в котором сообщил своим прилежным заместителям: «Вы останетесь всего лишь группой предателей и простофиль, если не окружите совещание и не арестуете этих негодяев». ЦК единогласно принял решение сжечь это письмо и оставить без внимания указание товарища Ленина. Для Бухарина, наиболее независимого из сторонников Ленина (тем не менее Владимир Ильич любил и уважал его больше других большевистских олигархов), этот случай, вспомнившийся ему спустя пять лет, явился доказательством того, что ЦК партии был иногда разумнее Ленина. Культ личности во времена Ленина сильно отличался от сталинского культа личности. [282]