Адам Улам - Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года

После подавления московского восстания Ленин был вынужден признать, что егце не пришло время для крупномасштабного восстания. На всей территории России Советы под натиском силы стали сдавать свои позиции. Маленькие «республики» вернули полномочия царским властям. Ленин, стремясь сохранить воинственный дух большевиков, находит великолепный способ решения этой проблемы: партизанскую войну. Он по-прежнему отрицательно относится к индивидуальному террору эсеров, но при этом сам очень близок к нему. В Польше одна из ветвей социалистического движения, Польская партия социалистов (ППС), принимала участие в нападении на правительственные учреждения и банки, тем самым деморализуя русскую бюрократию и пополняя партийные фонды. Ленина не интересовала ППС; поляки сочетали социализм с национализмом и никогда не были близки большевикам. Теперь же Ленин советовал большевикам следовать той же самой тактике внезапного нападения и «экспроприации» государственных и личных средств для нужд партии. Следует создавать группы по три – пять человек, специализирующиеся на подобных действиях. Луначарский говорил, что многие большевики поддержали это решение. Разумеется, они искали пути для восстановления прежней активности. Конечно, такой путь был чреват новыми опасностями. Кроме того, он противоречил давним традициям социал-демократов. Тонкая грань отделяла «экспроприацию» от бандитизма. Партия делалась привлекательной для нежелательных, даже преступных элементов. По мнению Ленина, партизанские действия были очень опасны, что и было доказано последующими событиями. Они внушали не только воинственность, но и страсть к вооруженным действиям. Пропаганда и агитация отошли на второй план. Участие Ленина в этой деятельности, которая практически ничем не отличалась от террористической, стала основной темой обвинений в его адрес со стороны меньшевиков и международных социалистических кругов. Большевики слишком поздно включились в революционную борьбу. Теперь, когда в этом уже не было никакого смысла, они пытались компенсировать это излишней воинственностью. Временами Ленин давал выход скрытой ярости, выступая скорее учеником Нечаева или Ткачева, чем Карла Маркса.

Подавление московского восстания изменило характер революции. Советы приостановили свою деятельность; прекратились массовые выступления. Теперь на русской политической сцене появилось новое, зловещее действующее лицо: реакционное движение Союз русского народа. Члены союза нашли поддержку У тех представителей бюрократии и духовенства, которых одна мысль о будущей конституционной России приводила в такой же ужас, как и революция, если не в больший. Россия, по их мнению, была неразрывно связана с самодержавием. Конституционализм являлся инородным, губительным для России изобретением. Все зло заключалось в интеллигенции и особенно в евреях. Для Союза русского народа Витте, отчаянно стремившийся сохранить монархию и восстановить порядок, был агентом иностранных капиталистов и, естественно, евреев. [153]

В ряде случаев, где-то с попустительства местных властей, где-то с их явного одобрения, реакцией на первую волну революционных беспорядков явились еврейские погромы. С момента опубликования Манифеста от 17 октября погромы стали носить систематический характер. Толпы людей, несущие иконы и портреты императора, под «Боже, царя храни», пользуясь любой возможностью, расправлялись с интеллигенцией и евреями.

Комендант Одессы на просьбу еврейской делегации защитить их от погромов ответил: «Вот вам ваша еврейская свобода». Порядочные чиновники, в том числе и Витте, были бессильны предотвратить погромы, поскольку Союз русского народа пользовался расположением Николая и кое-кого из его окружения. Трудно понять, как Николай мог проявить такую умственную ограниченность (не говоря уже об отступлении от строгих правил морали), когда согласился не только принять лидеров союза, но и поблагодарил их за отличную работу в оказании поддержки трону. При существующей Думе император открыто обратился к негодяю, возглавлявшему союз, некоему Дубровину, со следующими словами: «Пусть Союз русского народа будет моим преданным защитником, всегда и во всем обеспечивая законность и (с помощью силы) общественный порядок». [154]

Эти родоначальники фашизма последовали приказу императора; они не только учиняли погромы, но предпринимали попытки устранения радикальных и либеральных политиков. Было организовано покушение и на Витте, вскоре после которого он был уволен своим милосердным монархом.

И вот в этих бесперспективных условиях Россия должна была отважиться на эксперимент с конституционализмом. Наиболее заметное положение на политической сцене занимали конституционные демократы, или кадеты. Несчастные кадеты! Они вошли в историю как движение, ставшее практически синонимом политического малодушия и недееспособности. В самом их названии присутствует ироническая нотка. В этой партии не было военных. Она состояла из солидных, интеллигентных людей: профессоров, врачей, инженеров, а также представителей либеральной аристократии и дворянства. Немногие политические движения имели столь высокий интеллектуальный потенциал, как кадеты, совместившие в себе некоторые черты американских демократов и английских либералов XIX века. Несколько выступлений имели кратковременный успех и трагический исход. В 1917 году правительство оказалось в их ненадежных руках, но вместо того, чтобы руководить возрождающейся Россией, они только беспомощно наблюдали за анархией, охватившей страну. А затем большевизм отбросил их в сторону вместе с другими либерально-социалистическими партиями. В эмиграции их лидеры продолжили споры об упущенных возможностях и тактике прошлых лет: не были ли они излишне уступчивы, слишком наивны в отношениях с экстремистами? А может, их ошибка в том, что они не слишком настаивали на борьбе с самодержавием? Эти вопросы на протяжении пятидесяти лет мучили не только бывших кадетов. Как нам известно, их судьба олицетворяет собой судьбу мирового либерализма. Историки часто поддаются искушению едко высмеять те движения, которые имели шанс, но потерпели неудачу, сравнивая их с кадетами. Однако кадеты первыми утрамбовали площадку между нерациональным консерватизмом, склонным к самоликвидации, и одержимыми, неразборчивыми в средствах революционными силами, рассматривающими политическую свободу скорее как благоприятную возможность, чем как конечную цель. В 1906 году на российской политической сцене кадеты играли ведущую роль. Выборы в Первую думу принесли им блестящую победу: они оказались самой многочисленной партией. Царский режим вел переговоры с известными юристами и профессорами, лидерами партии, предлагая им войти в кабинет министров. Они сомневались и упустили некоторые возможности. К примеру, привычку находиться в оппозиции к режиму и недоверие к агентам, глубоко укоренившиеся в сознании русских либералов. Еще в 80-х годах XIX века русский либерал испытывал чувство неполноценности по отношению к настоящему революционеру. В разгар революции 1905 года кадеты повели себя нерешительно, опасаясь осудить насилие и незаконный захват земли, несмотря на то что многие из них были помещиками. И вот вопрос: не ставили ли они свои экономические интересы выше «свободы» для народа? Можно с легкостью предугадать их намерения, труднее обвинять их в чем-то. Существовавший в России конституционализм был еще очень далек от совершенства. В Готском альманахе, ежегодном справочнике о королевских семьях Европы, была помещена следующая информация: Россия – «конституционная монархия с самодержавным императором». Как остроумно подмечено! Поначалу кадетам предложили войти в кабинет Витте, где им предстояло работать с министром внутренних дел П.Н. Дурново, старым бюрократом и реакционером. Ни для кого не было тайной, что император Александр III после очередного административного скандала дал следующие распоряжения относительно Дурново: «Выгоните эту свинью в двадцать четыре часа». И это человека, которого профессора и барристеры (адвокаты) считали своим коллегой. Витте и его преемники не могли считаться премьер-министрами в обычном смысле этого слова. Придворная камарилья осуществляла непосредственный контроль за принятием тех или иных решений. В ведении Министерства внутренних дел находился департамент полиции, практически государство в государстве, являясь средоточием интриг и махинаций. Тайная полиция царской России была достойным предшественником советского КГБ. Как могли те, кто считал себя русскими учениками Стюарта Джона Милля и других светил западного либерализма, согласиться стать партнерами или помощниками министра в этом полицейском государстве? Ленин любил повторять, что революция это не гостиная с натертым полом, в которую входят в белых перчатках. То же касается и политики в целом. Но это была Россия до Первой мировой войны, с либералами, еще весьма щепетильными в вопросах чести.