Владимир Губарев - XX век. Исповеди: судьба науки и ученых в России

— Вы пришли и никто ничего вам не рассказал: чем предстоит заниматься? Или вам уже стало ясно что-то?

— Секретность в институте у нас была высочайшая: если коллектив занимался какой-то проблемой, то других к этой тематике не допускали… И я особенно не знал, чем занимаются другие, какие направления они разрабатывают… Я понимал, что мы занимаемся энергетикой: создавались лаборатории по быстрым и тепловым реакторам, другим установкам… Конечно же, соображал, что и оружие делаем, но где, как и кто — не имел понятия! В институте не было принято интересоваться тем, что тебе не положено знать… Контакты, безусловно, были со многими людьми, но секретность требовала, чтобы ты знал только в рамках своих исследований, а любознательность не только не поощрялась, но и немедленно пресекалась.

— Итак, диплом… А далее?

— Диплом — это учебная работа, и она заняла немного времени. А потом уже началась реальная деятельность, и вскоре я уже понял, что в конструкторской группе долго не удержусь — конструктор должен быть всесторонне подкован, знать технологию, испытательные стенды и так далее. Ну а я был просто чертежником с инженерным образованием, и потому начал "закисать". И честно говоря, загрустил. Но тут очередная "перетасовка", и я попадаю в технологическую группу. Здесь начинается настоящая жизнь! В.И. Агеенков — мой первый учитель. Он лауреат Ленинской премии за создание твэлов "СМ-2" — сверхмощного реактора, который работает в Димитровграде. Это была великолепная школа, и я попытался определить для себя сферу деятельности, которая была бы перспективна. Начал заниматься расчетными исследованиями поведения тепловыделяющих элементов. Совершенно четко представлял, что тот, кто ведет расчеты и программы, должен знать все и вся — конструкцию, технологии, материалы, результаты испытаний, условия работы и многое другое. В то время речь шла о надежности, о повышении ресурсов изделий, так что практика потребовала таких исследований.

— Существует весьма распространенное представление, что ничего особо сложного в твэле нет…

— Я понимаю, что вы пытаетесь меня спровоцировать, мол, разве можно так говорить и думать! Но ведь, действительно, большинство людей даже не представляют, что такое современный твэл…

— Что в нем необычного? Неужели они так разнообразны — и для каждого реактора нужен свой твэл?

— Разберите любой прибор, установку или машину — там ничего нет сложного, все очень просто… В тех же часах — пружинка, колесики… Так суть состоит в том, что для того чтобы колесики крутились, а часы не просто что-то показывали, а точное время, причем не месяц, не год, а на протяжении всей жизни часов, нужна большая наука, очень серьезная технология и очень серьезное конструирование!.. Это общий ответ на частный, казалось бы, вопрос. В любом деле не бывает дел второстепенных, не бывает мелочей. Любой элемент конструкции должен быть надежен…

— И, тем не менее?

— Вся работа реактора идет через твэл, в нем происходит процесс деления, он дает тепловую энергию. Это — сердце реактора… Мы должны получить уран соответствующего состава, получить требуемые соединения, сделать наружную очехловку из материала, который тоже должным образом получен, провести герметизацию, проконтролировать все… Наш институт является головным по твэлам, у нас работают Главные конструктора твэлов различного назначения.

— У вас он рождается и погибает?

— Да. твэл отработал, и он должен быть извлечен из реактора, храниться, а затем перерабатываться для извлечения ценных компонент и их отделения от отходов. Ну а отходы должны быть надежно изолированы. Это важнейшая проблема в атомной энергетике, и пока общественность не убедится, что мы ее решили, она не будет нас поддерживать.

— Все-таки, наверное, странное ощущение, когда делаешь первый шаг в области абсолютно новой! А институт начинал с чистого листа, откуда же уверенность в успехе? Или иного не дано?

— Так уж случилось, но эту проблему я не обсуждал с Андреем Анатольевичем Бочваром. Между нами была большая дистанция, он меня назначал и.о. начальника лаборатории, а в конкурсе я участвовал уже без него… Мне кажется, что академик А.А. Бочвар очень четко понимал, что нет неразрешимых задач — он считал, что фундамент нашего института — технология и материаловедение, иначе проблему топлива не вытянешь. И он оказался прав.

— Ваш институт очень высоко ценят?

— Рывок был значителен. Когда у нас появилась возможность сравнивать, то оказалось, что краснеть не надо — мы не уступали Западу, а кое-где и превзошли их, хотя, как понимаете, наши люди работали в несравненно худших условиях, чем коллеги за океаном.

— Вы какое время имеете в виду?

— Создание оружия и рождение атомной энергетики.

— И когда же этот рывок завершился?

— В конце 70-х — начале 80-х годов. Были решены принципиальные вопросы создания оружия и развития атомной энергетики… Ну а потом случился Чернобыль, перестройка и все остальное…

МГНОВЕНИЕ ИСТОРИИ: "Для наработки плутонияв России были построены комплексные комбинаты с промышленными атомными реакторами и радиохимическими заводами. Это были комбинаты № 817, 816 и 815 с 13 реакторами в Челя-бинске-40, Томске-7 и Красноярске-26. Реакторы типа АДЭ предполагали использование по двойному назначению — для наработки плутония, для тепловой и электрической энергии. При этом весь комплекс плутониевого производства в Красноярске-26 был защищен от поражения ядерным оружием. Его установки размешались в горных выработках на глубине 200 метров от поверхности земли.

Для ядерного оружия Комбинат № 817 произвел за все годы своей работы около 30 тонн оружейного плутония, Комбинат № 816 наработал около 70 тонн, Комбинат № 815 — около 45 тонн".

— "Атомный проект" можно сравнить с полем, на котором вырастали комбинаты, полигоны, ядерные центры… И какова же роль "Девятки"?

— Материалы и технологии — это основа любого проекта.

— Значит, можно сказать: удобрения для роста атомной индустрии давал ваш институт?

— Пожалуй, такое сравнение правомочно… Институт — научный материаловедчески-технологический базис отрасли. Я все время твержу: "Наше первоочередное дело — материалы и технологии. Только они дадут возможность институту жить и развиваться!"

— Но у вас есть любимый материал — плутоний?

— Нет, им я раньше не занимался, к плутонию я подошел только сейчас. Причем во многом вынужденно, так как возникла проблема разоружения, и в связи с этим утилизация плутония. Это проблема комплексная и директор института просто обязан ею заниматься!