Геннадий Андреев - Горькие воды

Тем временем Матвеев справился с канатами и запань разошлась в стороны, открываясь, как ворота. Лес массой поплыл вниз.

— Будешь пропускать лес из верхних запаней? — требовательно спросил Непоседов десятника. Тот еще пытался возражать. — А не будешь — все перерубим к чёртовой матери! Матвеев! Пошли на верхние запани! — Вооруженные баграми и топорами, сплоченной когортой мы двинулись к верхним запаням.

Разрушение главной запани и наша решимость подействовали на десятника, с него слетела спесь. Он шел за Непоседовым и униженно хныкал о том, что он человек маленький и должен делать, как приказывает его начальство. Он просил немного подождать, он позвонит начальству и они откроют запани. Непоседов был неумолим:

— Я твое начальство долго уговаривал, довольно. Не хотели добром разговаривать, нахрапом хотели взять, наш лес зажулить — не на таковских напали. На бандитов мы сами бандиты. Или пропускай лес или сейчас твои запани полетят к чёртовой матери.

Ничего не оставалось делать десятнику, как начать пропускать лес.

В этот день вниз прошло 8–9 тысяч кубометров. Но последние бревна все же застряли в запанях Мясомолпрома: ночью они опять закрыли запани. А за день они подняли шум: обратились в НКВД, к прокурору, которого неделю назад не хотели знать, с жалобой на Непоседова за преступное разрушение их имущества. Районные власти знали, что первовиновником является Мясомолпром, а поэтому и не привлекли Непоседова к ответственности, но рубить запани вторично было уже нельзя.

Мясомолпром пошел, наконец, на соглашение. Он выделил представителя для совместного учета леса у нас, в устье, с тем, что недостающее количество он пропустит из своих запаней дополнительно. Но тут мы обманули их: пока шли разговоры, Матвеев на скорую руку сплотил кубометров пятьсот бревен и тайно сплавил на завод, так, что в совместный учет они не попали и Мясомолпрому впоследствии пришлось эти пятьсот кубометров додать нам из своего леса. Мы не чувствовали угрызений совести из-за этого жульничества: пусть платятся за свое коварное поведение и нечистые замыслы! Хотели украсть у нас — мы украли у них.

Но оставшиеся примерно 1.500 кубометров нам пришлось доставлять в устье с большими трудностями и затратами: вода ушла и лес обсох. По одному бревнышку тащили лес баграми в мелком ручейке, пять километров. Сплав этих 1.500 кубометров обошелся дороже, чем сплав остальных 10.500.

На Волчихе тоже произошло несчастье. Сплавив свой лес, Калининлес халатно отнесся к выполнению договора с нами, пропустил воду и половина нашего леса обсохла в русле, километрах в 16–20 от устья. Все лето мы провозились с этим лесом, сплавляя его при помощи сооружения небольших плотин. Это был тяжелый и дорогой труд и 3.000 кубометров бревен, сплавленных этим способом, можно было считать золотыми.

Покончив с основными работами по сплаву, мы взвесили свое положение. Оно было незавидным. Сырья на заводе нет, а лесозаготовки и сплав съели все деньги и кроме долгов у нас тоже ничего не было. Надо что-то предпринимать.

Первым делом следовало свести счеты с Мясомолпромом. За сломанные мост и мельницы мы уплатили больше 100 тысяч рублей, их надо было вернуть. Мы предъявили требование Мясомолпрому, — он отказался платить, обвиняя в поломке нас. Приходилось судиться. Так как мы имели хорошо составленные акты, было бесспорным, что деньги эти мы получим с Мясомолпрома. Но Непоседову этого показалось мало.

— По постановлению Облисполкома мы были главными сплавщиками, мы вели сплав? — говорил он. — Мы. Поэтому пусть Мясомолпром заплатит нам за сплав их древесины. Предъявить им счет за сплав, а не заплатят, подадим в Арбитраж. Они задержали наш лес и этим причинили нам лишние расходы? Они. Пусть возместят лишние расходы. А еще надо получить судебное постановление о возврате остатка нашего леса, чтобы они не волынили с ним и не прикарманили. Могут раскопать, что мы успели выхватить 500 кубометров и задержат их. А будет приказ Арбитража — шалишь, голубчики, никуда не денешься!

Кроме последнего пункта, по остальным предложениям Непоседова я возражал, доказывая, что он не логичен: если мы вели сплав и несем ответственность за него, то мы виноваты и в поломке моста и мельниц и в таком случае требовать за них деньги с Мясомолпрома не имеем оснований. В расчеты, почему и на сколько мы перерасходовали средства, Арбитраж входить не будет и мы этим только осложним наш иск и можем его проиграть. К тому же, заплатим огромную судебную пошлину и потеряем ее.

Непоседова оказалось невозможным переубедить: он горел жаждой мщения. Ему хотелось нанести Мясомолпрому чувствительный удар и путы предъявили иск более, чем на 300 тысяч рублей, заплатив около 15 тысяч рублей пошлины.

Зная порядки в Арбитражах, исковое заявление я составил коротким, на одной странице. К нему были приложены многочисленные расчеты, акты и копии других документов. Не вдаваясь в их рассмотрение, арбитр из заявления мог видеть основные наши претензии и цифры, а если надо, обратиться за разъяснением к документам.

Мясомолпром прислал возражение — на пяти листах. Я изумился: вот так москвичи, будто бы искусные в делах и знающие порядки»! Возражение было так длинно и написано так путано, что ни один арбитр не будет его читать. А мы должны предстать перед высшим судебным органом, разрешающим имущественные споры: перед Арбитражем при Совнаркоме СССР.

Имущественные споры на сумму до тысячи рублей между различными учреждениями разбирались в обычных народных судах. Споры между предприятиями, входившими в один и тот же Наркомат, разбирались Ведомственными Арбитражами, существовавшими при каждом Наркомате. Споры от 1.000 до 5.000 рублей между подчиненными разным Наркоматам предприятиями решались Государственными Арбитражами при Областных Исполнительных Комитетах; от 5.000 до 25.000 рублей, а позже до 50.000, в Госарбитражах при Совнаркоме союзных республик, а выше этой суммы — в Госарбитраже при Совнаркоме СССР.

В Арбитраже ведомственном и при Облисполкомах нам приходилось бывать не раз: при общем беспорядке в хозяйстве споров возникало много. В этих Арбитражах существовала обычная учрежденческая обстановка: можно, без стеснения, возражать противнику и арбитру, отстаивая свои интересы и доказывая свою правоту; арбитры не прерывали спора и часто входили во все его детали. В Арбитраже при Совнаркоме РСФСР атмосфера суше и разговаривать там много не полагалось. Надо полагать, что в высшем судилище, в Арбитраже при СНК СССР, будет царить атмосфера совсем горних высот — мы приготовились больше молчать и быть скромными.

Дело назначили к слушанию на два часа дня. Не без волнения мы вошли в приемную Госарбитража, помещавшегося в одном ив крыльев здания ГУМа на Красной площади, занятого под учреждения СНК. Тишина, полумрак; ни привычного канцелярского стука машинок, ни множества; работников: в хорошо обставленной комнате нас встретил только один консультант. Представители Мясомолпрома уже ожидали, от них был заведующий участком, невидный краснолицый человек средних лет, и юрисконсульт московской конторы — солидный, с животиком, в пенсне, похожий на старого адвоката или на молодящегося актера.