Николай Михайлов - Над картой Родины

Так преображаются среднеазиатские города, стирая следы колониального прошлого, патриархальной отсталости, классового гнета.

Города Средней Азии изменяются, растут, отстраиваются. Но они сохраняют свой национальный облик. В Ташкенте на улице Навои, которая проложена на месте мазанок «старого» города, вы увидите памятник узбекскому поэту Алишеру Навои. Его воздвигли люди Советского Узбекистана в честь пятисотлетия со дня рождения своего замечательного предка. Город несет на себе черты уважения к национальному гению. Зайдите в ташкентский театр оперы и балета — вы услышите там национальную узбекскую музыку наряду с творениями Чайковского и Верди. Посмотрите на архитектурные формы, на отделку этого величественного здания, недавно построенного, — и вы отметите национальные черты. Вас поразит своим высоким искусством и работа русского зодчего и труд народных узбекских мастеров.

Расцвет новой жизни увидим мы в Тбилиси и Ереване, в Ашхабаде и Алма-Ате, в любом городе наших национальных республик.

В Тбилиси, где стоял дом царского наместника на Кавказе, вы найдете грандиозное новое здание правительства свободной советской республики Грузии. Вдоль Куры, куда выходили задворки домов, где вращались кустарные мельничные колеса, ныне пролегла широкая проезжая набережная. Новые улицы, новые мосты, новые дома, клубы, стадионы, даже новое «море» возле города. Всюду ростки новой, социалистической культуры. И наряду с ними — свидетельство, что под советским солнцем воскресла в своих лучших проявлениях древняя национальная культура. Об этом в Тбилиси вам напомнит, например, памятник, воздвигнутый гению грузинской литературы Шота Руставели. В чудесно обновленном Баку о том скажет памятник великому азербайджанскому поэту Низами. Во всех советских республиках развивается культура, социалистическая по содержанию, национальная по форме. И это отражается в жизни и облике наших национальных городов.

Перемены разительны, конечно, не только в Закавказье или в Средней Азии. Города и на Украине, и на Урале, и в Сибири, и в Центре приобрели новый, несвойственный им раньше, социалистический облик.

В старом Киеве или в Туле не было резкой грани, которая, подобно ташкентскому каналу, условным барьером отделяла бы одну часть города от другой, угнетенных от господ. Но во всех дореволюционных городах всегда существовало хоть и не столь явное, но не менее определенное размежевание кварталов по состоятельности жителей, по их сословности. Была дворянская часть города — особняки в стиле «ампир», вензеля на фронтонах, службы во дворе. Были купеческие кварталы — толстостенные дома, амбары с прочными запорами, сады с беседками, торчащие кверху гвозди на заборах. Были рабочие окраины — трущобы, ветхие лачуги, хибарки из гнилых горбылей и листов ржавого железа.

Такова и по сей день картина в капиталистических странах. Там города изменяются мало. Они сохраняют свой прежний облик, и этот облик продолжает нести на себе следы розни и контрастов.

В одних кварталах — буржуазия, в других — рабочие. В одних — роскошь, в других — бедность. В одних — дома с завитушками и зеркальными окнами, зелень, блеск; в других — грязь, каморки, теснота. Капитал сдвинул кирпичные стены, втиснул рабочих в подвалы, сплющил грудь у взрослых, раздул животы у детей. В столицах Западной Европы мы даже подметим определенную закономерность в размещении кварталов. Над промышленным городом поднимается дым заводских труб, и копоть садится на улицы, на дома, на людей. Господствующие ветры в Европе — западные, они сдувают дым и копоть в восточную часть города. И те, кто побогаче, предпочитают купить особняк или нанять квартиру с наветренной стороны, на западе. В Париже самые аристократические, фешенебельные районы — в западной и юго-западной частях города. Они хорошо распланированы, там мало фабрик, зато много зелени. Под боком и Булонский лес для прогулок.

А на востоке и севере Парижа — заводы, склады, бойни, рабочие кварталы, закопченные, нездоровые, тесные. Здесь на один квадратный километр приходится 60 и более тысяч жителей, а на западе — только 10 тысяч. За год в западных кварталах умирает от туберкулеза в среднем меньше 1 человека на 10 тысяч жителей, а в восточных и северных — 13.

Пожалуй, еще резче отличается запад от востока в Лондоне. На западе — буржуазный, благоустроенный Вест-Энд с большими парками, а на востоке — пролетарский Ист-Энд с ветхими, чуть не столетними домами, иной раз лишенными даже электрического света. Докеры, грузчики, складские рабочие живут на Собачьем острове, в Попларе. Маленькие домики на болотистой почве, дырявые крыши, обвалившаяся штукатурка, тяжелый запах плесени, сырости, гниения.

Наступил кризис, застопорился сбыт, и капиталистический город объят безработицей: он обеднел, пошел вспять. В австрийском городе Штейере во время того кризиса, который был четверть века назад, прекратился выпуск автомобилей — и город закрыл школы, погасил свет. Катастрофа и а рынке чилийской селитры привела к тому, что город Калета в Чили вовсе замер. С вырубкой лесов на северо-западе США исчезло около 80 городов, в свое время рожденных лесной промышленностью.

Сравним обычный вид и участь дореволюционного города России или современного города капиталистических стран с внешним обликом и судьбой любого из советских городов.

В домах, где когда-то жили дворяне и буржуазия, ныне живут труженики. Многие из них переселились сюда из подвалов и лачуг. А там, где лепились трущобы, где теснились маленькие, полуразвалившиеся домики, советская власть построила новые дома с водопроводом, электричеством, центральным отоплением. Многоэтажные, удобные дома — с балконами, с магазинами в нижнем этаже, без выделяющегося своим убранством «бельэтажа», где селился домовладелец, без разбивки квартир на «дорогие» и «дешевые». Такие дома выросли и на окраинах городов и в центре. Часто новые окраины выглядят у нас более благоустроенными, чем старый центр.

Над воротами фабрик и заводов — золотыми буквами на решетчатом металлическом щите — значились фамилии частных владельцев: Рябушинскик, Шрадеров, Прохоровых, Путиловых, Цинделей… По-новому называются предприятия нашей страны — фабрика «Освобожденный труд», завод «Красный пролетарий», фабрика имени Парижской Коммуны. И если нередко встречаем мы в названии предприятий чьи-либо имена, то это имена тех, кого почитает народ как передовых своих борцов.