Николай Михайлов - Над картой Родины

Это не только граница величайшей из стран мира, — это линия, через которую не переступают извне бесправие, произвол, угнетение. Мы не знаем рабства и нищеты, власти денег, разжигания войн — всего того, что несет капитализм. В нашей стране и в странах народной демократии — строй справедливости и разума, радость мирного труда, каждодневное улучшение жизни.

Таков смысл красной линии на карте. И этот смысл одинаково ясен и неопровержим, где бы карта мира ни висела — в классах советской школы или в кабинетах Пентагона.

Печать неравномерности лежит на карте старого, капиталистического мира. Там, где человек работает на человека, одни области и страны вырастают и богатеют за счет разорения других. У фабрикантов Манчестера драгоценностями заполнены сейфы, а египетскому феллаху, который выращивает для Манчестера хлопок, едва хватает средств, чтобы купить ткань для рубахи. В Нью-Йорке выросли небоскребы, а у негров в Луизиане нет сил внести плату за житье в соломенной хижине. Где-нибудь в Пенсильвании или Руре завод примыкает к заводу, а на бескрайних пространствах внутри африканского материка вся индустрия ограничивается ручным жерновом для перетирания зерен. Мощь «передовых» государств держится на порабощении и ограблении колониальных народов. Это отражается на экономической карте: в одних местах она перегружена, в других — пуста.

В нашей социалистической стране нет порабощения человека человеком, значит нет и быть не может порабощения района районом. Все области в СССР развиваются, растут. Мы не знаем колониальных окраин, как не знаем отсталых народов.

Печать стихийного развития лежит на экономической карте старого, капиталистического мира. Заводы и рудники там вызваны к жизни частным предпринимательством. Корчевать леса и осушать болота заставляет дельцов жажда денег. Борьба с природой идет и при капитализме, но она не может там быть ни планомерной, ни широкой. Конкуренция разобщает усилия людей. В погоне за прибылью безрассудно опустошают и леса, и недра, и животный мир.

В капиталистических странах, которые кичатся своей «культурностью», учреждены всякие «национальные парки», «институты» и «бюро» для охраны природы. А толку все нет, да и быть не может. Месторождения нефти из-за хищничества сильно испорчены, в лесах вырублены лучшие породы деревьев, на больших пространствах почвы смыты из-за неправильной распашки, и плодородные поля превращены в пустыню. Обогащение одного человека сочетается с неисчислимыми потерями для народа — безрассудно расточаются и труд людей и богатства природы. Там удача одного — ущерб для других.

Ныне капитализму с его частной собственностью на средства производства, с погоней за наибольшей прибылью, с анархией производства и кризисами, с безработицей и захватническими войнами противостоит новый, неизмеримо более совершенный общественный строй — социалистический. В СССР, где средства производства принадлежат народу, люди совершенствуют технику, строят заводы, возделывают поля, борются с засухой, проводят дороги не для обогащения немногих, а для счастья всех.

Здесь все совершается ради человека, во имя удовлетворения его растущих потребностей. Не стихийно, а планомерно развивается у нас народное хозяйство. Создавать и осуществлять хозяйственные планы советским людям не мешают ни своекорыстные интересы капиталистов, ни игра цен на рынке, ни кризисы.

Такого сознательного, целеустремленного, планомерного труда, какой кипит на нашей земле, мир до Октября не видел. Не видел он и таких результатов народных усилий.

Облик нашей страны изменился. Он продолжает изменяться. Учебники географии едва поспевают за жизнью. Карты быстро стареют.

Человека, выросшего в капиталистическом мире, удивляют быстрые изменения нашей географической карты.

Один иностранный пилот, тщась побить мировой рекорд скорости полета вокруг света, залетел в нашу страну. Был разгар работ по выполнению довоенных пятилеток. Летчик должен был пересечь СССР по воздуху с запада на восток — от Белоруссии через Волгу, Урал и Сибирь до Анадыря. В планшете у него лежала карта, напечатанная всего лишь лет за пять до полета.

Пилот спокойно промчался над Западной Европой. Он видел под собой города, давно возникшие и стойко определившие географический рисунок, — города эти он нашел бы на своем месте и десятилетия назад. Он видел нити дорог, дороги эти обозначились еще в прошлом веке. Карта была точна и услужлива — она не отставала от жизни.

Но вот самолет пересек советскую границу — и жизнь вступила с картой в спор. Старые города разрослись — подлетая к ним, пилот находил улицы там, где на листе расстилались пустыри. Среди полей и лесов, залитых на карте сплошной зеленой краской, возникали города и новые заводы. Их соединяли еще не отмеченные линии дорог.

Чем дальше на восток, тем лететь было труднее. Новые приметы сбивали летчика с толку, вселяли сомнения — он потерял доверие к карте и стал плутать. За Новосибирском самолет пошел вдоль новой, еще не нанесенной на карту железной дороги, заблудился и сел.

Когда мы, советские люди, смотрим на давно изданную карту, мы не обвиняем ее в том, что она ошибается. Мы делаем поправку на время — каждый из нас знает, что живет в стране, где, что ни день, появляется новое, а старое день ото дня молодеет и меняется. Сравнивать старую и новую карту нам радостно — видя перемены на карте, мы живее ощущаем быстроту нашего роста, острее чувствуем силу Советской державы.

А тот летчик из чужой страны, что растерялся среди новостроек нашего Кузбасса, вылез из кабины изумленный. Оказалось, зря пенял он на «неточную карту». В руках летчика карта молчала не потому, что была неправильной, а потому, что Советская страна пребывает в непрерывном стремительном движении.

Недавно какой-то богатый англичанин, захватив с собой путеводитель, изданный лет сорок назад, отправился в один из французских городов. Там он установил, что старый путеводитель годен еще и сейчас: те же здания, те же вывески, те же достопримечательности. И, умиленный незыблемостью порядков в этом мире, даже опубликовал свои восторженные впечатления в газете.

Человек из капиталистического мира незнаком с быстрыми и притом плановыми изменениями в ландшафте. И это дает повод буржуазным ученым распространять угодные капитализму теории. Не желая видеть истинных сил, движущих историю, они все объясняют влиянием природы. Не способ производства материальных благ, не общественное бытие, а климат, характер поверхности, положение на земном шаре, словом, географическая среда — вот что, по их мнению, определяет жизнь народов и стран. Циклоны, дескать, вселяют в народы активность и ведут к росту индустрии; равнины, дескать, предрасполагают народы к пассивности и навсегда обрекают их оставаться землепашцами. «В основе истории лежит география», — твердят западноевропейские и американские социологи вслед за старым идеалистом Кантом.