Дмитрий Хмельницкий - Запретная правда Виктора Суворова

2 августа Г.А. Астахова, который посетил статс-секретаря МИДа Германии Э. Вайцзеккера, неожиданно захотел принять и министр иностранных дел И. Риббентроп. Последний, доносил в Москву советский дипломат, «приступил к монологу, продолжавшемуся свыше часа… Мне едва удалось вставить несколько реплик и замечаний».

И. Риббентроп не только подтвердил новую официальную позицию Берлина по вопросам советско-германских отношений, высказанную до него К. Шнурре в беседе с Г.А. Астаховым, но и расставил некоторые важные акценты. Хотя министр говорил о том, что в деле урегулирования двусторонних отношений он «не считает необходимым особенно торопиться», повторный, и на более высоком уровне, прием советского поверенного в делах говорит о другом. (Достаточно сказать, что всего лишь тремя неделями позже стороны подписали пакт о ненападении.) Благополучное завершение торговых переговоров, продолжил И. Риббентроп, «может послужить началом политического сближения». Единственное условие с немецкой стороны — «это взаимное невмешательство во внутренние дела», сопровождавшееся заявлением, что «никаких поблажек коммунизму в Германии мы не допустим».

В различных выражениях и несколько раз, доносил в Москву Г.А. Астахов, министр говорил о своей уверенности в том, что «по всем проблемам, имеющим отношение к территории от Черного до Балтийского моря, мы могли бы без труда договориться». Ссылаясь на свой долгий опыт пребывания в странах Запада, И. Риббентроп подытожил этот опыт такими словами: «ему кажется, что германцам с русскими, несмотря на всю разницу идеологий, разговаривать легче, чем с «западными демократиями» [53] Запись беседы временного поверенного в делах СССР в Германии Г.А. Астахова с министром иностранных дел Германии И. Риббентропом и статс-секретарем Э. Вайцзеккером. 2 августа 1939 г. Секретно. //Документы внешней политики СССР. М., 1956. Т. 22. Кн. 1. С. 566–569. .

На следующий день информацию о приеме им Г.А. Астахова германский министр направил послу в Москве Ф. Шуленбургу. В ней он сообщил о готовности немецкой стороны к «конкретизации» переговоров, как только получит официальное согласие советской стороны «приступить к формированию новых отношений». Как И. Риббентроп представлял себе «конкретизацию», можно судить по его сообщению послу, что в разговоре с советским поверенным в делах он «сделал намек, что о судьбе Польши мы можем с Россией договориться» [54] Риббентроп И. Между Лондоном и Москвой. Воспоминания и последние записи. Из наследия, изданного Аннелиз фон Риббентроп. М., 1996. С. 136. .

Очередная встреча Ф. Шуленбурга с В.М. Молотовым 3 августа началась с заявления посла, что он «имеет поручение германского правительства подтвердить высказанное К. Шнурре» в беседе с Г.А. Астаховым [55] Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР В.М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом. 3 августа 1939 г. // Год кризиса. Т. 2. С. 160. .

По-видимому, из беседы с германским послом, продолжавшейся полтора часа, В.М. Молотов сделал вывод о принципиальном изменении германской позиции. В его записи беседы приводится заявление Ф. Шуленбурга, уполномоченного на то германским правительством, — что «между СССР и Германией не имеется политических противоречий». На уточняющий вопрос Молотова о недавнем военно-политическом договоре Германии с Италией он получил заверения, что это соглашение имеет антизападную направленность. Посол говорил об отсутствии у Германии враждебности к СССР как на Востоке, где Германия «не старается ободрять Японию в ее планах против СССР», так и на Западе, где «нет пунктов, которые бы вызывали трения Между Германией и СССР на всем протяжении между Балтийским и Черным морями» [56] Там же. . Что касается продолжавшихся тройственных переговоров, то Ф. Шуленбург поставил В.М. Молотова перед выбором заявлением о том, что вхождение СССР в новую комбинацию держав В Европе «может создать затруднения для улучшения отношений Германии и СССР» [57] Там же. С. 162. .

Сообщая в Вашингтон о результатах этой, третьей по счету встречи В.М. Молотова с германским послом, С. Грамон сослался на информацию от «Джонни» об общем настрое немецких дипломатов в Москве. Налицо улучшение советско-германских отношений, полагали они, но потребуется время для устранения советского недоверия [58] FRUS. 1939. Vol. 1. P. 332. . Однако предположение немецких дипломатов не оправдалось. Из работы комиссии А.Н. Яковлева известно, что уже 11 августа — спустя неделю после встречи В.М. Молотова с Ф. Шуленбургом, Политбюро ЦК постановило отдать переговорам с Германией предпочтение перед переговорами с Англией и Францией [59] Сообщение Комиссии по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года. // Правда. 1989. 24 декабря. . Причем накануне прибытия в Москву военных миссий Англии и Франции.

Что же подвигло сталинское руководство на такое принципиальное решение? Напомним, что с советской стороны не раз раздавались публичные заявления о желании улучшить отношения с Германией, наиболее авторитетным из которых было заявление Сталина на XVIII партийном съезде в марте 1939 г. об отсутствии для советско-германского конфликта «видимых на то оснований». Решение Политбюро от 11 августа означало, что эти призывы наконец нашли отклик у другой стороны.

15 августа, по настоятельной просьбе посла, Ф. Шуленбурга снова принимал В.М. Молотов. Свою настойчивость посол объяснил «инструкциями, полученными из Берлина, а также характером тех вопросов, которые он желал бы изложить». Эти инструкции в виде «Памятной записки», включавшей шесть пунктов, были вручены Молотову.

В записке «единственной причиной» взаимной враждебности сторон назывались мировоззренческие противоречия. Однако, говорилось в документе, идеологический фактор не должен помешать «возможности восстановления доброго взаимного сотрудничества», чтобы навсегда положить конец «периоду внешнеполитических противоречий». Подобно тому, как Сталин не видел для советско-германского конфликта «видимых на то причин», в документе содержался призыв принять такие решения, чтобы обеим странам не пришлось «без принудительной на то причины опять скрестить свое оружие». Записка призывала советское правительство считаться с тем, что «капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами» обеих стран, а «в настоящее время они вновь пытаются, путем заключения военного союза, втравить Советский Союз в войну с Германией». Противопоставление Германии и СССР странам Запада сопровождалось заявлением об отсутствии у Германии агрессивных намерений против СССР, которое подкреплялось вполне определенными предложениями. А именно: «Германское правительство стоит на точке зрения, что между Балтийским и Черным морями не существует ни одного вопроса, который не мог бы быть разрешен к полному удовлетворению обеих стран. Сюда относятся вопросы Балтийского моря, Прибалтийских государств, Польши, Юго-Востока и т. п.». Это называлось — «совместно внести ясность в территориальные вопросы Восточной Европы». Но до предлагаемого совместного решения судьбы малых восточноевропейских стран должна была быть «внесена ясность», и в скором времени, в советско-германские отношения. Что ставилось в прямую связь с обострением германо-польских отношений и попытками создания антигерманского союза. В конце записки для ускорения переговорного процесса предлагалось отбросить обычный путь дипломатии как медленный и принять в Москве министра иностранных дел И. Риббентропа, «чтобы от имени фюрера изложить г-ну Сталину точку зрения фюрера» [60] Приложение. Памятная записка, врученная В.М. Молотову Ф. Шуленбургом 15 августа 1939 г. // Год кризиса. Т. 2. С. 232–233. .