Вячеслав Майер - Чешежопица. Очерки тюремных нравов

Ни с чем не сравнима чистая зэковская постель после ШИЗО — в нее проваливаешься, как в сказку детства, засыпаешь не сразу, зарывшись с головой в одеяло и думаешь: «Не забыли; хорошие, добрые у меня семейники». Засыпаешь без злости даже на ментов-истязателей и с добром и радостью за человека.

На следующий день выясняется, что ты и не подозреваешь, сколько у тебя корешей: подходят, поздравляют с выходом, матерят начальство, угощают, суют в карманы конфеты и ломтики сала. Скажу, наперекор всем социологам и авторам многих лагерных воспоминаний — неистребимо сочувствие и сострадание в человеке, несмотря на все усилия коммуняг его истребить. Конечно, любые насильственные скручивания редко делают людей друзьями. Но все же мы знаем дружбы, начавшиеся в лагере и продолжавшиеся всю жизнь, многие зэчки по переписке сходятся с зэками и получаются стойкие браки, в которых растут дружные дети. Ефросинья Антоновна Кереновская в «Великом постриге», на мой взгляд, все же ошибается, когда пишет: «В лагере не может быть друзей. Некоторым людям я очень благодарна — они там спасли мне и другим жизнь. Но дружба — это другое. Это полное доверие друг к другу. А вот этого никто себе позволить не мог. Ложью и предательством пронизана вся лагерная жизнь».

Пожалуй, на эти утверждения накладывается то обстоятельство, что в женских зонах, как правило, семьи не складываются прочно, ибо там часты дрязги, склоки, брань. Об этом менты пишут следующее: «Чувство дружбы в местах лишения свободы у осужденных женщин несколько деформировано; они открыто подчеркивают недостатки и ошибки других, стараясь представить перед администрацией с лучшей стороны себя. Малые группы женских ИТК легко создаются, но так же и легко распадаются. Причиной этому является „утечка информации“, которой обмениваются женщины в процессе общения. Раздоры, сплетни, частые, порой беспричинные конфликты заканчиваются иногда драками и даже преступлениями». (Педагогика и политико-воспитательная работа с осужденными. Под редакцией Ю. В. Гербеева. МВД. Рязанская высшая школа. 1985. С. 299.). Семейники живут в самоконтроле, поддерживают друг друга, охраняют себя от соперничающих групп. Столкновения ведь часто бывают и со смертельным исходом. Ненавидит зоновское начальство крепкие семейные группы и старается всеми способами их разбить — переводит в другие отряды, разбрасывает по сменам и участкам. Но семьи связаны друг с другом преемственно и ценят тех, кто может в них жить. К такому вскоре подойдут и скажут: «Хочешь жить в нашей семье?»

Вся зэковская жизнь пропитана ритуалами. Если знаешь правила и блюдешь закон, не пропадешь, выживешь. Менты бросили тебя в камеру, стоишь с барахлом и сидором у двери, ждешь, бывает, и целый день, пока на тебя обратит внимание пахан. Он вызовет тебя и спросит: «Кто ты и по какой статье идешь? Бывал ли раньше в командировках?» Отвечаешь, рассказываешь. Если был в командировках, то есть уже сидел, то где и кем жил — блатным вором, мужиком, чертом, лидером. Спрашивает у присутствующих, знают ли его и кого он знает. По туалетным, трубным и прочим телефонам сообщают: «В нашу хату прибыл Рысь (кликуха)». Несутся известия — мужик ништяк, свой в доску. Отзывы хорошие, ксивы-характеристики дают стоящие сведения: человек надежный, не подсадная утка. Только тогда дается ему постоянное место — стойло, определяется, где сидеть — за столом или на шконке, где спать, на какой шконке. Пахан, установив, что ты не пидор или черт, приглашает на кровать и там начинается задушевная беседа. При этом надо говорить только правду, не врать, ибо, скрыв масть, ты можешь подвести всю хату — ее опомоить. При раскрытии обмана — суд жестокий, избиение до полусмерти и отмывание от соприкосновения, что стали практиковать недавно. Камера в этом случае моется, стол скоблится стеклом до белизны, а обманувшего, ежели он черт, запомоивают в пидоры.

Любой разброс камеры, отряда, смены, зоны — глубокая душевная травма для заключенных. К камере прирастают, обзаводятся собеседником, возникают местные «хатные» интересы и даже проводятся соревнования с другими камерами. Камерник, куда бы его ни вызывали, должен думать о хате, ее обитателях, даже педерастах. Вызвал «следак» — следователь и предложил сигареты — хоть не куришь, не отказывайся, возьми, пригодятся сокамерникам. Бычки, где можешь, собирай, складывай — все пойдет в дело, табак для многих дороже золота, ведь курят же лавровый лист, проникотиненные карманы и ногти, табачную пыль для курения смачивают и сушат шариками под лампочкой. Сладостно вспоминают зэки автобусные остановки и вокзалы, забитые окурками-бычками. Мечтают: вот бы на часок туда, там бычков навалом, набрать бы и накуриться.

Оставили тебя менты стоять в коридоре, а там бочки с килькой и хамсой — не теряйся, набери в карманы, рукава. Знай, если хата сытая, то она бесскандальная. Главный враг человека — человек, живя без скандалов и драк, сам веселеешь.

В камерах паханы заставляют чертей и педерастов наводить чистоту, мужикам и блатным такое дело западло. Уничтожают часть клопов, ремонтируют разными подтяжками вечнотекущие краны; уменьшают смачиванием скрип половиц, делают заначки и проводят камерные торжества — дни рождения паханов, блатных, мужиков в авторитете и даже годовщины ломания целок пидорам. Могут отметить день получения кликухи. Отмечают, но как-то со скорбью, Новый год. В камерах еще ничего, а вот в карцерах, ШИЗО и ПКТ его отмечать тягостно. К убийственному состоянию примешивается полная отрешенность и тоска, сознание никчемности жизни, злость на судьбу-злодейку. Менты на Новый год за карцерами усиленно наблюдают, так как многие зэки в это время расстаются с жизнью, обычно вешаются. В ШИЗО в Новый год администрация стремится сгрудить зэков и не оставлять по одному человеку в камере. Ежели повесится, то ответственность падет на сидевших с ним, будут таскать, требовать, чтобы подписали бумагу, якобы они виноваты, довели человека.

Зэку, идущему в дальняк (лагерь с тюремным, строгим, усиленным, а то и общим режимом, расположенный вдали от родных мест) полагается готовиться основательно, запасаться теплой одеждой, наволочками, носками, майками, достаточным запасом табака, глюкозы, мыла, зубного порошка. В долгой дороге, в пересылках, в сплошной изоляции все сгодится. Идущему в дальняк вся камера помогает, меняют одежду на более теплую и прочную, надшивают, потрошат меховые шапки на верхонки — теплые рукавицы, их обшивают, обтягивают материалом, чтобы не заметили менты. То же самое делают с носками и обувью — сапогами, которые внутри обшиваются мехом и говорят: «Они у меня со смехом». Кирзовые сапоги солдатского покроя и рукавицы относятся к рабочей одежде и их можно проносить в зону. Под обшивкой можно сохранить и меховую шапку, сделав ее похожей на зэковскую. Опытные зэки обвязывают сидора-мешки, вшивая в них свитера, а потом в зонах их распускают и вяжут тепляк и носки. Старый, скрученный сроками зэк никогда «не лается» из-за тряпок, ибо знает, что при распределении и ему достанется, если у него дальняк. Человеку, намеренному (если таковые бывают) провести жизнь в тюрьмах и зонах, надо с детства научиться хорошо шить, вязать, штопать, сучить дратву, уметь делать заначки в теле и одежде.