Вячеслав Майер - Чешежопица. Очерки тюремных нравов

Мы с ним потащились в пельменную, что на углу улиц Дзержинского и Литвинова. Пельменную, известную всем, там недавно один непойманный шутник водрузил фашистский флаг, прямо напротив окон КГБ.

Прикрепил удачно, да так, что полдня город смотрел, как чекисты не могли снять. На столе стояло четыре бутылки «Солнцедара», из форточки валил холод прямо на пельмени.

— Рассказывай, Чалдон, о том, что люди пьют. А, ежели не против, запишу в блокнот на память.

— Пиши, мне все равно.

Люди пьют все, что течет, движется, переливается, мажется, красится, нюхается, тянется, слюнявится, прилипает к телу, губам, ушам; все, что грызется, переваливается на языке, смакуется; все, в чем есть градусы — любые: спиртные, эфирные, кислотные; все, из чего идет балдеж, кайф, цимус, выход в себя и из себя, а так же от всего — ментов, людей, матерей, друзей, корешей; творят спирт из всего — томатной и сапожной пасты, из овощных и рыбных консервов, соков и ростков бамбука; известкуют овес, рожь, ячмень в молочных бидонах и спирт готов — одуряйся, мочись, балдей.

Спирт есть везде, даже во вшах, ежели их собрать и перегнать, получится вшивая настойка, пот от которой уничтожит всех живущих на теле и одежде вшей. Спирт есть во всем живом, мертвом, гнилом, здоровом и радостном. Только уметь надо его добыть, выгнать. Хорош спирт из экскрементов, что гонят китайцы, прекрасен хмель из молока, что делают буряты, похож на спирт настой из грибов, что пьют коряки, эвены, ороки, орочи. В этом случае лучше всего пить вторяк после перегонки телом, то есть мочеиспускания этих чудаков. Пьют люди крем сапожный, намазав на кусок хлеба, и откусывая куски, где спирт впитается в мякоть; тянут клей, проболтав его в ведре размочаленным обрубком палки, укрепленной на сверлильном станке; не подыхают, глотая гидролизный спирт в Зиме, Тулуне, Бирюсинке и прочих пунктах. Ты, небось, не знаешь, что человек так пропитывается спиртом, что самовозгорается «синим пламенем» и горит тихо, не делая пожара. Горит, горит и не догорают только рожки да ножки, черепные коробушки, ботинки ЧТЗ и «Скороход», а также втулки-бобушки в половых органах. Хорошо горят, сам видел как полыхают полные, крикливые и беззубые бабы.

— Расскажи, что тебе приходилось пить памятного?

— Ворвались мы на танках в один польский город и там все прошерстили, а выпивки нет. Думали, гадали, как и где набраться, накачаться. Паны разводят руками, паночки ногами. Нет и все. Тогда была с нами такая личность, национальности непонятной, но ум не земной, а космический. Звали его Поликарп Обалдуевич. Мы к нему: помозгуй, подумай, где выпить раздобыть. Начал он издалека, как еврей: «В мире одинаковость в чем: в том, что все совокупляются — это раз; в том, что везде бабы рожают — это два, там, где начало начал, там и конец концов — это в-третьих. Посему делаем вывод, по-научному резюме: в этом городе должен быть родильный дом, а там уж наверняка спиртишко водится». Расцеловали мы Оболдуя Поликарповича и взялись за рычаги, погромыхали и нашли это заведение. Там, несмотря на войну, рожают. Мы — якобы с обыском. Смотрим — музей уродов человеческих. Да какой большой — вся стена в уродиках, плавают несостоявшиеся гении и солдаты в спиртном бульоне и эссенции, помахивая отростками и многоголовостью. Решение принято мгновенно, без слов — уродов оставили на праздник крысам, пусть напьются в честь нашей победы. А жидкость слили — целая походная кухня наполнилась. Бери сей коньяк — настой на уродах, и пей. Чистейший спирт с привкусом соплей, как пантакрин. Нажрались мы тогда и опохмелялись без блевотины. Война от всего отучит, от всех тонкостей бытия и обоняния. И я пивал сей элексир.

— Чалдон, ты все пивал и везде, но есть ли средство, чтобы не пить и завязать с этим делом насовсем?

— Есть, скажу по секрету и только тебе. Когда человек умирает, то он последний раз оправляется. Надо собрать этот смертный кал, высушить и настоять на водке. Пусть попьет два, три раза. А потом ему рассказать, что за напиток он пил и обязательно фамилию почившего назвать. Хорошо, если бы это были его мама или папа. Ночью вскакивать начнет, может и супругу убить, ежели она подсунула. Гнев у пьяницы будет страшный, но потом навсегда бросит питье. Другой способ менее эффективный, но с рвотой до крови — это настойка водки на сотне древесных клопов-щитников — зеленых, пахучих, вонючих. Еще помогает настойка на только что пойманном налиме. Он начинает в водке корючиться, извиваться, слизь выделять, затем погибнет. Налима через десять дней выбрасывают, а слизевую настойку пьют. Многим эти способы помогают избавиться от спиртного. Но наша жизнь такова: пить не будешь — жить станет противно, не поговоришь, не посудачишь. Смотри, ежели бы я не пил, то и с тобой бы не встретился. А так ты заинтересовался мной, приметил.

На сегодня хватит. Пару пузырьков возьму с собой, выпью со своей шмарой, поговорим. Завтра обсудим другое дело. Уговор тот же — четыре флакона и две порции пельменей.

На следующий день Чалдон был аккуратно гладко выбрит без порезов и в вычищенной от перхоти москвичке. «Приступим — сказал он, посмотрев на бутылки и пельмени. — Всю эту базарную шушеру я знаю наперечет: здесь есть люди, выбитые жизнью из нее и не могущие ни за что схватиться. Есть такие, которые притворяются, привыкнув и войдя в роль прощелыг. Каждая особь сочетается с особью и мой план таков. Слушай и внемли. На твоей территории есть старый павильон, в нем сохранилась печь. Ты дашь стекло и доски. Мы его подремонтируем и сделаем там ночлежный дом. О нем будут знать только наши люди. Вход организуем из рынка через откидную дверь. Возглавлять дом будет Гришка-дурак. Он хороший, добрый дебил, любит подметать, ухаживать, топить. Такое место для него — рай. Он ночами кантуется на складе утиля, там спит в конуре, словно барсук. Мы его вымоем, оденем и поставим начальствовать. В доме будут спать те, кому мы выдадим пропуска. Маркса — огромного, лохматого старика, любителя отрывать доски от твоего забора, накажем. Посадим в канализационный колодец, положим туда булку хлеба и несколько бутылок с водой. На колодец поставишь невзначай экскаватор. Он не подохнет, помаринуется с неделю, а потом, ругаясь, навсегда уйдет с Центрального рынка на Глазовский или вообще уедет в Канск. Там живут его дети. Элеганта мы проучим раз и навсегда. Необходим ящик гомыры. Твои деньги — моя гомыра. Угощаем вместе. Как только Элегант начнет показывать и собирать толпу, мои люди в этой толпе тоже будут показывать и оголять свои органы, а также плясать и крутиться вокруг него. От позора и подражания он убежит.

Кольку-Мусора ты должен знать. Он из мусора мастерит советского человека нового типа. Живет в подгорной части, мать замучил мусором. Собирает по городу все ненужное, выброшенное — от дохлых собак и кошек до окурков. Приносит домой, раскладывает, препарирует и делает человеков. Умный чудик, это он для вида кричит якобы в припадке и спрашивает: „Который час“. Торопится человека сделать и как можно быстрее. Его надо пригласить, подпоить и в морг на ночь положить. Ключ от морга мы достанем. Стоимость операции тридцать рублей.