Станислав Пестов - Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней

Вагон, в котором мне предстояло добираться до ядерного центра, на этот раз не был оцеплен, но встреча с военными была впереди.

На станции Арзамас, где не так давно произошёл страшный взрыв, вагоны, следующие далее, — в Арзамас-16— были отцеплены и ехали уже по одноколейке в коридоре из колючей проволоки.

Сначала в вагон заглянул кондуктор и предложил доплатить за проезд от богом забытого полустанка до самого Арзамаса-16. Тут проглядывала наивная хитрость— избежать печатания в билете названия ядерного центра.

Затем в вагон зашёл военный патруль и потребовал документы. Немногочисленность моих бумаг сильно разочаровала офицера, и он потребовал сурово:

— Предъявите предписание!

— Ну, нет предписания, — ответил я ему, самим тоном как бы отвергая необходимость и серьёзность его требования. — Да и откуда я его возьму?

От изумления он прямо-таки шлёпнулся на нижнюю полку.

— Там, где работаете, там вам должны выдать. Где вы служите?

— Сам у себя…

Офицер судорожно сглотнул слюну и с надеждой посмотрел на сопровождающих. Те безучастно глядели в окно, где лениво проплывали столбы с колючей проволокой — выпутывайся, мол, сам. Рука офицера стала непроизвольно шарить по бедру, как бы нащупывая кобуру. Чувствуя, что дело может кончиться инфарктом, и Родина вскоре потеряет ещё одного бдительного служаку, я достал фирменный бланк основанного мною малого предприятия, написал сам себе предписание, расписался и поставил печать.

Офицер с тоской смотрел на этот полулегальный (с его точки зрения) документ, пот выступил по всему лицу. Он был похож на человека, который рано утром с большого бодуна не может понять — где он и что с ним произошло? Сопровождающие мягко взяли его под руки, вывели в тамбур и стали обмахивать фуражками…

Поезд прибыл на конечную станцию.

Андрею Дмитриевичу в этом плане повезло — он прикатил на объект в машине Ванникова, у которого охрана даже боялась спрашивать документы.

Кроме Ванникова на объекте оказался Курчатов и другие видные чины, что не было чистой случайностью. В Саров привезли два полушария плутония — первый в СССР ядерный заряд для подкритических испытаний атомной бомбы деления.

Зельдович рассказал Сахарову об идее и практическом применении имплозии для сжатия делящегося шара. Ему продемонстрировали сферическую систему взрывных линз (блоков), что в дальнейшем привело к переориентации расчётов слойки. Теперь группа Тамма стала рассматривать не плоскопараллельные слои, а сферические.

На совещании, которое провёл в КБ-11 Ванников, было установлено, что работы по РДС-6 «т» (труба) и РДС-6 «с» (слойка) будут продолжаться соответственно коллективами Зельдовича и Тамма.

Перед отъездом Сахарова Зельдович попросил его прочитать лекцию по квантовой теории поля для молодых теоретиков отдела. Но Андрей Дмитриевич оказался не на высоте и поспешил в Москву, где вскоре у него должна была родиться вторая дочь.

Нелёгкие жилищные условия после родов стали невыносимыми. Сахаров начал хлопотать об улучшении их, и тут большую помощь оказал Курчатов. Вскоре семья Сахаровых перебралась в большую трёхкомнатную квартиру.

Термоядерная программа в мирных целях продолжала действовать.

Как уже говорилось, совершенствуя и наращивая мощь бомбы деления, американские ученые невольно прокладывали тем самым путь к термоядерному оружию. Это — с одной стороны.

А с другой, отвергнув «будильник», они не позаботились проблемами производства нужного изотопа лития, благодаря которому водородная бомба становится более компактной и более эффективной. Что совершенно необходимо в плане практическом.

Однако, и теоретические расчеты супер-классик не очень-то обнадеживали. Сначала возникли предположения, что температуры бомбы деления недостаточно, чтобы поджечь жидкий дейтерий, который воспламеняется при 400 миллионов градусов. Положение спас Конопинский, который предложил в начале разместить тритий, который легко возгорается и потом подожжет дейтерий. А дальше реакция синтеза, мол, пойдет сама собой.

Тритий действительно действует на дейтерий, как бензин на сырые дрова, но, когда математик Станислав Улам оценил количество требуемого трития, то схватился за голову — такое количество едва ли могла выдать промышленность [8] К концу войны в США было всего несколько кубических см трития. , да и стоимость его была чудовищной, что делало водородную бомбу экономически нереальной.

К тому же, приблизительный расчеты Ферми и того же Улама показывали, что сечения (вероятности) слияния ядер дейтерия недостаточно велики, чтобы можно было уверенно говорить об успешной самоподдерживающейся реакции синтеза в дейтерии, приводящей к ожидаемому взрыву.

Как видно, доктор Теллер, увлекшись напористой рекламой своего «детища», не обеспечил себе крепкие тылы.

И это выяснилось в чрезвычайно критический момент, когда президент США издал директиву о создании водородного оружия. Но Теллер, похоже, считал, что все как-то само собой образуется, что точно измеренные сечения дадут новую надежду. Когда на «водородную» программу, наконец, выделили средства и научные силы — 400 человек, когда она стала официально признанной, более полные компьютерные расчеты подтвердили первоначальные пессимистические оценки Улама и Ферми.

К тому же Теллер получил еще один удар ниже пояса, — точно измеренные сечения реакции слияния ядер дейтерия оказались еще меньше, чем использованные в ранних расчетах, не дававших и тогда никакого оптимизма.

В конце концов, Теллер официально заявил: «Мы оказались на ошибочном пути, и конструкция водородной бомбы, считавшаяся нами наилучшей, оказалась неработоспособной». Можно представить себе — как тяжело было Теллеру расписаться в провале и признать себя неудачником.

Глава теоротдела Ганс Бете очень четко высказался по этому поводу: «Никто не собирается обвинять Теллера в том, что расчеты 1946 года оказались неверными, особенно если учесть, что тогда в нашей распоряжении еще не было надлежащих вычислительных машин.

Однако, его реально обвиняют в том, что он вовлек Лос-Аламосскую лабораторию, а в итоге — всю страну в авантюрную программу, основываясь на расчетах, неполнота которых должна быть ему известной».

Психика доктора Теллера находилась на грани, он всерьез надумывал о самоубийстве. Единственно, что хоть как-то утешало это то, что в этом же тупике топтались и советские ядерщики. К тому времени на допросах арестованный Фукс уже рассказал о всех документах по «термояду», которые он передал советской разведке.