Иван Колышкин - В глубинах полярных морей

Как часто я вспоминаю такой бесконечно далекий и такой близкий 33-й год! Кронштадт. Май. Зеленый пушок на древних липах Петровского парка. Освободившийся ото льда Финский залив. И острая грусть расставания с милыми, давно знакомыми местами, с Балтикой, где мы чувствовали себя как дома… Нам, участникам экспедиции особого назначения — ЭОН-1, предстоит распрощаться со всем этим надолго, может быть навсегда. Впереди — хмурый, неизведанный Север. Скорая встреча с ним и волнует своей необычностью и тревожит — как-то на новом месте пойдет служба, сумеем ли мы там быстро обжиться?

Все мы хорошо понимали, как нужен Северу настоящий, боеспособный флот. Там — широкие морские ворота страны, незамерзающий порт Мурманска со свободным выходом в океан. Там — правый, ничем не прикрытый фланг Родины. Там — величайшие природные богатства. И обнаглевшие иностранцы тянут к ним жадные руки: ловят рыбу в наших водах, высаживаются даже на наши берега. И некому дать им по рукам.

Государственные интересы требовали все более глубокого проникновения на Север, надежного освоения его. Северу нужен был флот. Это поняли не в 33-м году, не вдруг. Задача была уяснена и поставлена давно. Но сначала нечего было посылать в полярные моря, не хватало кораблей. Потом возникли дипломатические препоны: западные державы не хотели пропускать наши боевые корабли из Балтики в Северное море. И тогда родилась идея простая и мудрая: построить Беломорско-Балтийский канал. Это вполне отвечало возможностям окрепшей страны. И за двадцать месяцев канал в основном был создан.

18 мая 1933 года ЭОН-1 двинулась в путь. В состав экспедиции входили подводные лодки «Д-1» и «Д-2», эсминцы «Куйбышев» и «Урицкий», сторожевые корабли «Ураган» и «Смерч». Во главе экспедиции стоял начальник штаба Краснознаменного Балтийского флота Иван Степанович Исаков (ныне Адмирал Флота Советского Союза).

Вечером мы совершили свой первый переход — из Кронштадта в Ленинград. А в ночь на девятнадцатое, когда в городе развели мосты, снялись с якоря и пошли вверх по Неве, В ту майскую ночь многие из нас, может быть впервые, по-настоящему оценили всю прелесть прекрасного Ленинграда, которую как-то не замечали раньше.

Я шел на «Д-1» командиром торпедной группы. Комсостав «декабриста» в основном был молодой. Все мы, командиры групп и боевых частей, кончали училище примерно в одно и то же время. Командиры БЧ выпускались годом раньше нас, командиров групп.

Наш штурман, Витя Котельников, например, пришел на флот по путевке комсомола и был направлен в военно-морское подготовительное училище. Оттуда он попал в училище имени Фрунзе, которое и окончил в 1931 году. Потом он плавал год штурманом на «барсе», а затем получил назначение на «Д-1». Хороший он человек: прямой, открытый, честный. Службе отдается весь, до конца. И, несмотря на свою командирскую молодость, штурманскую специальность успел освоить как следует. С таким товарищем и служить вместе приятно и дружить хорошо. Пожалуй, в ту пору и начала по-настоящему крепнуть наша дружба.

Старшее поколение подводников на лодке представлено прежде всего ее командиром — Борисом Александровичем Секуновым и комиссаром — Николаем Дмитриевичем Ралько. Нашего командира глубоко уважают на всей бригаде. За его плечами солидный и морской и житейский опыт. Служить на кораблях он начал еще до революции, участвовал в гражданской войне, сражаясь на Балтике. Много лет он командовал «барсами», потом стал первым командиром «декабриста».

Борис Александрович сдержан и невозмутим, с людьми приветлив и внимателен. Он не кипит и не выходит из себя, когда кто-то допускает оплошность. Но его спокойные замечания заставляют краснеть и переживать куда сильнее, чем шумный разнос, уснащенный крепкими словами. Таким же спокойным бывал он и во время учебных торпедных атак.

Помню, летом 1932 года на флотских учениях наша лодка атаковала линейный корабль «Марат», который шел под флагом Народного комиссара обороны. Секунов выстрелил одной торпедой и «поразил» самую жизненную часть линкора. Все мы тогда радовались благодарности, которую Борис Александрович получил от наркома. И все мы, молодежь, всегда и во всем хотели быть похожими на него — он был для нас образцом командира-подводника.

Помощник командира, или, как принято называть его, старпом, — Михаил Николаевич Попов был суров на вид, немногословен и очень требователен. Мы уважали в нем хорошего моряка и, признаться, побаивались его. Уже тогда он считался кандидатом на должность командира лодки. И действительно, осенью Попов стал командиром «Д-3»…

Пройдя Неву и Ладогу, наша экспедиция вошла в порожистую, необузданную Свирь. Здесь начинались хорошо знакомые мне места — довоенной службы я много раз проходил по Мариинской водной системе от Рыбинска до Ленинграда. Не удержавшись, похвастался этим перед товарищами. Еще бы, Свирь — река особая. Здесь плавание настолько сложное, что если идет буксир с баржей, то лоцмана надо брать и на буксир и на баржу. Проведут они суда по своему участку, на которые природа разбила реку, и уступают место другим лоцманам.

Первая большая стоянка была у нас в протоке реки, недалеко от поселка Свирицы. Здесь лодки ошвартовались у заранее приготовленной деревянной баржи. Вечером я заступил дежурным по кораблю.

Сдав через сутки дежурство, мы прогуливались по нежно зеленевшему берегу с Сережей Людвигом — моим однокурсником по училищу и коллегой по службе: он на «Д-2» в той же должности, что и я.

— Ну, как ваш «старик»? — спрашиваю я его.

— Как всегда, — машет рукой Сережа. — Злится, нервничает, чуть что — «фитили» раздает.

Такие отзывы о командире «Д-2» Льве Михайловиче Рейснере не были для меня новостью. Человек он был необщительный, раздражался по пустякам. Служить с таким нелегко, и я сочувствовал Сергею. Но при всем при том подводник он был отличный, в море, в сложной обстановке владел своими нервами куда лучше, чем на берегу. Умный, образованный интеллигент, свободно говоривший и по-немецки и по-английски, он очень много работал и приучал к этому же подчиненных. И они спустя много лет вспоминали его за это добрым словом.

— А как тебе нравится наше путешествие, — продолжаю я, — и, главное, то, что будет вслед за ним?

В ответ Сергей разражается целой тирадой:

— Знаешь, жалко мне и Кронштадт покидать и с Питером прощаться — места-то родные. И в то же время радостно: вот идем мы куда-то в новое, незнакомое, и ждет нас там что-то большое и значительное. Ведь и жизнь у нас там будет интереснее, и плавания посерьезнее, чем на Балтике. Только вообразишь себе всю эту суровость и трудности — и они уже зовут, манят к себе. И, веришь, я от этого все время душевный подъем ощущаю и гордость. Честное слово!