Иван Колышкин - В глубинах полярных морей

Всплыли мы около четырех часов ночи и пошли в район зарядки батарей. Гирокомпас в конце концов удалось ввести в строй, и два следующих дня не принесли никаких происшествий. 30 января был получен приказ возвращаться в базу.

По пути домой ночью Малышев вдруг произвел срочное погружение от внезапно налетевшего пикировщика. Но уже на перископной глубине выяснилось, что никакой это не самолет, а самая обыкновенная звезда, мирно светившая сквозь разрыв в тучах. Посмеялись мы вволю.

Наше появление в Полярном было весьма эффектным. На отливавшей вороненой сталью воде возник белый сверкающий айсберг. И в это время из-за горизонта выкатился дымчато-красный шар — первое в нынешнем году солнце. Порозовели и заискрились снежные берега, вода засветилась сине-зелеными тонами. А наш айсберг, словно салютуя солнцу, прогремел тремя орудийными выстрелами. Эту картину поспешили запечатлеть несколько фотографов и даже один художник.

Во главе встречающих нас к пирсу вышли командующий и член Военного совета. Рукопожатия, теплые, сердечные слова, крепкие поцелуи… Все это очень разволновало меня. Поблагодарив за поздравления всех присутствующих, я сказал командующему:

— Отлично понимаю, что присвоением мне высокого звания я обязан прежде всего бойцам и командирам лодок, на которых плавал.

Вечером я заглянул на «Д-3». 17 января старейшая североморская была награждена орденом Красного Знамени. С большой радостью поздравил я этот замечательный коллектив, с которым меня особенно сблизили совместные боевые походы.

До сих пор мы вели счет победам, и только победам. Конечно, каждый из нас понимал, что потерь нам не миновать — таков неумолимый закон войны. Но думать об этом не хотелось, разговоры об опасности, которой все мы подвергались в боевых походах, не были приняты. И порой, удивляясь в душе своей неуязвимости, мы даже как-то привыкли к ней. Потому так тяжело и переживалось неизбежное — первая боевая потеря.

Горький счет потерь на бригаде открыла «М-175». Она должна была вернуться из похода в ту пору, когда мы на «четыреста двадцать второй» находились в море. Но истек назначенный ей срок возвращения, истекли все мыслимые сроки, которые лодки этого типа могут находиться в отрыве от базы, ответов на вызовы не поступало, и пришлось взглянуть в глаза беспощадной истине: дальнейшее ожидание бесполезно.

Как погибла «малютка»? Может быть, после атаки конвоя корабли забросали ее глубинными бомбами. Может быть, находясь под водой, коснулась она своим корпусом противолодочной мины. А может быть, холодную, горько-соленую смерть в ее отсеки принесла торпеда, пущенная вражеской лодкой. Все может быть. Но пока ничего не известно и, наверное, не станет известным никогда.

В одном мы уверены твердо: этот очень дружный, сплаванный экипаж и его командир капитан-лейтенант Мелкадзе погибли с честью, оставаясь воинами до конца.

С Мамонтом Лукичем Мелкадзе я был знаком с весны 1937 года — с тех самых пор, когда он минером на одной из «щук» переходил с Балтики на Север. Двумя годами позже он стал командиром тогда еще совсем новой «М-175». Это был предельно честный и смелый человек. С присущей ему рассудительностью, способностью к анализу обстановки он обещал стать незаурядным командиром. Об этом свидетельствовало все его поведение во время боевых походов.

В последнем походе «М-175» участвовал и дивизионный механик инженер-капитан-лейтенант Шиляев. Прибыл он на Север совсем недавно. До этого плавал инженер-механиком на балтийской «малютке». Незадолго до рокового похода Виктор Семенович рассказал мне, как в июле 41-го пришлось побывать ему в передряге, из которой он еле выбрался живым.

Лодка, на которой он служил, находясь в надводном положении близ своих берегов, была атакована вражеским подводным кораблем. Торпеда взорвалась в корме. Командира и тех, кто с ним стоял на мостике, сбросило в воду. Лодка затонула на небольшой глубине. Шиляев в момент взрыва был во втором отсеке. Убедившись, что кормовые отсеки затоплены и люди в них погибли, механик организовал спасение уцелевших моряков из первых трех отсеков. Под его руководством восемь подводников, надев индивидуальные спасательные аппараты, выбрались через рубочный люк на поверхность и, поддерживая друг друга, поплыли к берегу. Вскоре их подобрала шлюпка с сигнально-наблюдательного поста береговой обороны.

Так, избежав благодаря большому самообладанию и отличной профессиональной подготовке гибели на Балтике, Шиляев все же нашел свою кончину в студеном море.

Немного времени спустя нас постигла вторая потеря. Правда, она свелась лишь к одной человеческой жертве, 19 февраля со «Щ-403», находившейся на позиции, пришла радиограмма за подписью помощника командира Шипина: «Лодка таранена в момент погружения миноносцем противника. Разрушена рубка, имеются и другие повреждения. Командир погиб».

На второй день после этого, когда изуродованная «щука» ошвартовалась в базе, нам стали известны подробности недавнего боя и гибели Семена Ивановича Коваленко.

В ночь на девятнадцатое «Щ-403» вела поиск в надводном положении, одновременно заряжая батарею. Вражеский берег простирался в каких-нибудь двух милях от курса лодки. Волна не превышала трех баллов. Временами налетали снежные заряды.

Вдруг сигнальщик и вахтенный командир Шилинский сквозь поредевшую метель одновременно заметили миноносец и сторожевик противника. Корабли находились справа, в темной части горизонта, на дистанции не более двух кабельтовых.

В эти критические секунды судьба лодки оказалась в руках Шилинского, а сам он подвергся наиболее суровой проверке, какая только может выпасть на долю вахтенного командира. Собственно, основное предназначение этого вида вахты в том и заключается, чтобы при внезапном столкновении с противником заменить командира корабля до его выхода на мостик.

Шилинский, надо отдать ему должное, сразу же начал командовать:

— Лево на борт! Прекратить зарядку батареи. Командиру — просьба выйти наверх!

Команды были поданы своевременно. Но что касается решения, вложенного в них, то его нельзя признать лучшим. Шилинский побоялся, что не успеет произвести срочное погружение, как лодка окажется протараненной, и потому начал надводное маневрирование. Между тем простой тактический расчет показывал, что погружаться можно и нужно. Времени для этого было достаточно. Вражеские корабли могли сблизиться с лодкой для тарана самое скорое через шесть-семь минут.

Дальнейшие события разворачивались так. Штурман Беляев, услышав в центральном посту команду с мостика «лево на борт» и вызов командира, вообразил, что лодка вылезает на берег, и пулей бросился наверх. Первое, что он увидел, — это миноносец, стремительно приближавшийся с кормы.