Иван Колышкин - В глубинах полярных морей

В феврале погода здесь самая обычная, зимняя. Но зато нас этот месяц балует вполне настоящим, хотя и коротким, днем, скупым, неярким солнышком. А когда светло — и жить, и воевать как-то радостнее.

В этом месяце в свой первый боевой поход пошла «С-101» под командованием капитана 3 ранга Векке с комдивом Хомяковым на борту. Поход получился удачный. Лодка торпедировала транспорт на пять тысяч тонн и высадила разведгруппу на норвежский берег.

Отчаянно сражаются наши «малыши», предводительствуемые своим «дедом» — Морозовым. Потеря боевых друзей с «М-175» не подорвала у «малюточников» активного, наступательного духа. Каждый, конечно, понимает, что и с ним может случиться такое же. Но подводники, вспоминая погибших, суровеют еще больше и говорят: «Будем мстить за Мелкадзе».

Ровно, почти всегда добиваясь победного результата, воюют Фисанович и Стариков. В одном из мартовских походов Старикову, например, удалось атаковать в Варангер-фиорде немецкую подводную лодку, неосторожно всплывшую на поверхность. Лодка против лодки. И победа — на нашей стороне, а не на стороне многоопытного противника. Факт сам по себе многозначительный!

Среди «малюток» лишь одна «М-173» считалась закоренелой неудачницей. Экипаж на ней подобрался хороший, дружный, все так и рвались в бой, мечтали о победах. И командир — капитан-лейтенант Кунец был вроде бы грамотный, обладающий немалым опытом моряк. Но вот недоставало ему находчивости, решительности, тактической сметки. За восемь месяцев войны лодка не раз выходила в море, не раз встречала противника, но во время выхода в атаку Кунцу фатально не везло. То он запаздывал с принятием решения, то медлил с расчетами, то отдавал путаные и неточные приказания. И атака срывалась. В конце концов стали ясны причины такого «невезения». Это был случай, когда природа не наделяла человека качествами подводного бойца. Поэтому и последовало единственно правильное решение: перевести Кунца помощником командира на «эску», а на его место назначить другого человека.

Преемник Кунца капитан-лейтенант Терехин обладал всеми необходимыми для командира подводного корабля чертами. Это подтвердилось в первом же его походе, который, как обычно в таких случаях, обеспечивал комдив. 16 марта Валерьян Александрович Терехин атаковал транспорт, эскортируемый двумя тральщиками, и потопил его.

Потом последовали один за другим три похода, и все они завершились боевым успехом. Но это я уже забегаю вперед, говоря о событиях, относящихся к апрелю.

А сейчас — март. И хотя по-прежнему нас донимает стужа, по-прежнему лютуют штормы и неистовствуют снежные заряды, на графике освещенности уже достаточно много желтого цвета, означающего продолжительность дня. Календарь вступает в пору весеннего равноденствия. И, глядя на солнечный график, с радостью констатируешь: да, мы научились топить врага и днем и ночью, и летом и зимой.

В марте у меня много хлопот. Готовлю Видяева к самостоятельному командованию лодкой.

Когда Лунин ушел на подводный крейсер, я предложил назначить и а его место Федора Видяева, плававшего на «Щ-421» старпомом. Со мной согласились: действительно, Федора Алексеевича пора выдвигать, он для этого вполне созрел. На бригаде его знают давно. Еще в 1938 году лейтенант Видяев был штурманом на «Д-3», у Котельникова. С ним он участвовал в походе к Ян-Майнену в составе экспедиции, обеспечивавшей снятие папанинцев со льдины. Молодой штурман проявил себя тогда с лучшей стороны. Сказалось его давнее знакомство с северными морями — еще до службы на флоте плавал он здесь с рыбаками.

С тех пор прошло четыре года. Видяев возмужал, окончательно сформировался как подводник. Прекрасной школой для него явилась служба под началом таких талантливых командиров, как Котельников и Лунин. Для человека вдумчивого, склонного к анализу подобная школа дает очень многое. А наш Федя как раз и был таким — очень серьезным, очень взыскательным к себе. Человек ровного, безоблачного характера и холодной отваги, он, по-моему, боялся лишь одной вещи на свете: где-нибудь, в чем-нибудь выпятить, подчеркнуть свое «я».

Назначение Видяева состоялось. На его же место — помощника командира — пришел Каутский, давно стремившийся сменить должность дивизионного специалиста на командную работу. И вот день за днем выходим мы на Кильдинский плес отрабатывать курсовые задачи. Базируемся на одну из бухт, поближе к нашему учебному полигону, чтобы не тратить время на переходы до Полярного.

Дело у нас идет споро. Ну еще бы! Видяев-то опытный старпом. Ему не один раз приходилось управлять самыми различными маневрами лодки. Лунин, как каждый хороший командир, заботился о том, чтобы помощник был готов заменить его в любую минуту. Но, понятно, большой практики в выполнении командирских обязанностей у Федора Алексеевича еще нет. Да и психологический момент играет тут не последнюю роль. Одно дело, когда ты хотя и действуешь за командира, но ощущаешь себя старпомом. И совсем другое дело, когда ты проникся чувством полной и неразделимой ответственности за весь корабль.

Вот и тренируемся мы на Кильдинском плесе, перемежая учебные срочные погружения с боевыми — от неприятельских самолетов. Видяев «притирается» к хорошо знакомому экипажу в своем новом, командирском качестве, практикуется в выполнении торпедных атак.

Но вот все учебные задачи у него приняты. Оценки хорошие. И 20 марта друзья провожают нас в боевой поход, от души желая счастливого плавания. Бодро и немного грустно звучит последняя, обрывающая нашу связь с землей команда Каутского: «Сходню убрать!» Отданы швартовы. Замолотили воду винты, вздымая за кормой небольшой бурун. Дрогнул и плавно пополз назад пирс. Поход начался…

Море не на шутку злится. Лодка то зарывается носом в воду до основания рубки, то вздыбливается, как норовистый конь. Крен достигает сорока градусов. А впереди у нас не близкий путь — идем на одну из самых отдаленных позиций.

На вахте — капитан-лейтенант Афонин. Это командир «Л-22», достраивающейся в Архангельске. Моряк он опытный, еще во время войны с белофиннами командовал лодкой на Балтике. А сейчас Афонин идет в поход для приобретения боевого опыта в наших северных условиях, для практического освоения театра.

Оставив его и Видяева на мостике, спускаюсь вниз. В третьем отсеке комиссар Афанасьев о чем-то оживленно толкует с парторгом, комсоргом и редактором лодочной газеты. Видимо, посвящает их в свои соображения относительно партийно-политической работы в начавшемся плавании.

Обошел отсеки. Вахта несется умело и внимательно. Бачковые подают подвахтенным вечерний чай. Лишь два-три человека из молодых не собираются принять участие в чаепитии — им невмоготу. Больше укачавшихся на лодке нет. Костяк экипажа здесь составляют «старики», прошедшие школу морской закалки еще в боевых дозорах финской войны. В любую погоду не теряют они ни работоспособности, ни аппетита, хотя качка, конечно, действует и на них. Но ничего, привыкли. И сейчас матросы перекидываются шутками, посмеиваются. Настроение у всех равное, веселое. Смотрю вокруг и с беспощадной, до боли, остротой вспоминаю довоенные дни: вот так же выходили мы в учебные походы, такая же спокойная и доброжелательная атмосфера царила в отсеках.