Иван Колышкин - В глубинах полярных морей

Сблизившись на двенадцать кабельтовых, мы выпустили четыре торпеды с интервалом в шесть секунд.

Тут же пришлось скомандовать боцману:

— Ныряй на сорок метров!

Корабли охранения хотя и не заметили нас, но курс одного из тральщиков был расположен таким образом, что «Щ-403» рисковала вторично испытать на себе все прелести тарана. Понятно, никто из нас этого не жаждал.

Спустя пятьдесят восемь секунд после залпа мы услышали громкий взрыв. Еще через четырнадцать секунд — второй. Вскоре где-то далеко за кормой разорвалось восемь глубинных бомб — катера начали поиск лодки.

При осмотре горизонта транспорта мы не обнаружили. Тральщики едва виднелись вдали, а катера ползали в районе атаки.

— Поздравляю, командир, с первой победой, — пожал я Шуйскому руку. Он весь сиял. Он снова был развеселым, остроумным человеком, довольным экипажем, лодкой и самим собой и чуть-чуть смущенным.

Итак, начало оказалось многообещающим. Первый день пребывания на позиции увенчался полным успехом. Даже бомбежки не пришлось испытать.

И, воодушевленные, мы продолжаем поиск. День, второй, третий… Плавать все больше приходится под водой — полярный день сияет вовсю. Акустики на вахтах ну прямо сохнут от напряжения. Кажется, не пыльное это дело — сиди себе с наушниками да слушай голоса моря. А если говорить серьезно, нервная нагрузка у акустиков колоссальная.

Приезжала к нам на флот медицинская комиссия во главе с профессором Прикладовицким для обследования здоровья подводников. Каждого моряка взвешивали, выслушивали, обмеряли до похода и после. Из многочисленных выводов комиссии мне особенно запомнился один. В боевом походе наибольшая нервная нагрузка ложится на командира лодки и на акустиков. Они даже в весе теряют. У остальных членов экипажа вес не меняется, а иногда даже увеличивается — дает о себе знать малоподвижный образ жизни.

Но как ни стараются акустики, никаких посторонних шумов в эти дни не слышно. В перископ тоже ничего не видать.

В надводном положении ведем усиленное наблюдение. Отличным наблюдателем зарекомендовал себя старший военфельдшер Каменский.

Каменский всегда работал с душой, нес ли он, как все лодочные фельдшера, дополнительную сигнальную вахту или выполнял свои прямые обязанности. В лодочном обиходе он был доктор. Военфельдшером или начальником медицинской службы он именовался разве что в официальных документах. Если бы к нему обратились не «доктор», а как-то иначе, он бы, вероятно, очень удивился, а про себя и обиделся бы.

Как я уже говорил, фельдшеров подводники называли докторами повсеместно. Этим невинным преувеличением, с одной стороны, отдавалась дань их малозаметному, неброскому, но самоотверженному труду. С другой стороны, в море, в отрыве от берега, единственный на лодке медицинский работник — фельдшер и был, по существу, врачом. В его обязанности входило наблюдение за здоровьем экипажа, медицинская помощь заболевшим и раненым, обеспечение порядка на пищеблоке. Кроме того, он был обязан своевременно включать регенерацию, следить за влажностью воздуха и процентным содержанием в нем кислорода и углекислоты, а также заботиться о качестве питьевой воды. В базе он принимал продовольствие на весь поход, а потом отчитывался за него, то есть выполнял интендантские функции. В дополнение к этому многие фельдшера не только несли наблюдательную вахту, но и неплохо стояли на вертикальном руле или на связи во время атаки.

Каменского очень ценили на лодке как специалиста. Он, не довольствуясь знаниями, полученными в военно-морском медицинском училище, читал и перечитывал учебники и руководства, на обложках которых изображалась змея, обвивающая чашу. В базе он охотно дежурил в лазарете, не упуская ни одной возможности для практики. И когда однажды в море матрос раздробил на руке несколько пальцев, Каменский спокойно и уверенно сделал операцию: один палец ампутировал, остальные зашил и положил в лубок. Через две недели, до прихода в базу, рука у матроса вполне зажила.

Таков был наш доктор — добровольный дополнительный наблюдатель. Но ему, как и всем остальным наблюдателям, в этом походе не везло. Дни тянулись за днями однообразно-светлые. Менялась лишь погода, иногда «балуя» нас, несмотря на июнь, снежными зарядами.

Наконец 11 июня гидроакустика снова помогла нам: в половине шестого утра был услышан шум винтов. Судя по звуку, это был транспорт. Но бесновавшийся на поверхности снежный заряд не дал нам возможности что-либо увидеть.

— Ворочайте на акустический пеленг, — посоветовал я Шуйскому. Лодка повернула и вслепую стала сближаться с целью. Когда до нее оставалось кабельтовых тридцать, немного развиднелось и сквозь поредевший снег проступили очертания транспорта водоизмещением примерно в пять тысяч тонн. Шуйский лег на боевой курс. С десяти кабельтовых он дал четырехторпедный залп. Вскоре, с интервалом в семь секунд, последовало два взрыва. Пара тральщиков, сопровождавшая транспорт, не стала нас преследовать. Но усилившийся снег не дал нам пронаблюдать результат атаки. К тому же вскоре акустик вновь услышал голос неизвестного судна, которое, судя по пеленгам, входило в близлежащую бухту. Был ли это торпедированный нами транспорт или какой-нибудь другой корабль, мы так и не дознались.

Вечером нас отозвали в базу.

Комбригу я доложил, что Шуйский показал себя зрелым командиром, лодкой управляет уверенно, в трудные минуты не теряется, в атаках смел, в поиске активен, авторитетом у подчиненных пользуется. Вывод: в следующий поход можно выпускать одного. Комбриг согласился.

Вот и еще одному командиру подписана «путевка в жизнь». Он отлично сдал экзамен на аттестат боевой зрелости и теперь имеет возможность полностью раскрыть свой командирский талант.

И Константин Матвеевич действительно раскрыл его. В числе многих боевых наград он получил два ордена Красного Знамени и одним из первых на флоте был отмечен орденом Александра Невского. А «Щ-403» в период его командования стала Краснознаменной. Но это произошло уже позже, в 1943 году.

До конца сорок второго Шуйский успел совершить пять самостоятельных походов. В первом из них противника встретить не удалось. Зато сама «Щ-403» при возвращении в базу была атакована немецкой подводной лодкой. Ходовую вахту на мостике нес Шилинский. Он и заметил три воздушных пузыря на поверхности, а затем и дорожки трех торпед, устремившихся к борту «щуки». Урок, полученный им в бою, окончившемся гибелью Коваленко, не прошел зря. Не потеряв ни секунды, Шилинский начал маневр в точном соответствии с правилами уклонения от торпед. Это и спасло лодку.

В следующем походе Шуйский дважды выходил в атаку. В результате один транспорт был поврежден, а второй, получив три торпеды в борт, затонул. Лодку преследовали, сбросили на нее сто восемнадцать глубинных бомб, но командир и тут оказался на высоте. Уклонялся он очень расчетливо, и «щука» оторвалась от преследователей, получив лишь небольшие повреждения. Третий поход оказался невезучим. За две недели поиска не произошло ни одной встречи с конвоем. Снова «Щ-403» подверглась атаке вражеской подводной лодки. И снова бдительность и мастерство вахтенного командира — на этот раз старпома Шипина — спасли корабль от гибели.