Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №7  за 1997 год

— Где же сейчас этот принц персидский? — Улыбка снова поползла по лицу князя.

— Сей принц поехал в Голландию за деньгами.

— За деньгами значит, говоришь, за деньгами, — князь понимающе покачал головой. — А ты, выходит дело, кроме того, что охоч до книг, еще и художник?

— Я был у нас в Изюме в рисовальной школе в этом предмете первым. — И рука Тревогина невольно, как часто это делают художники, стала выводить в воздухе невидимую картину. Потом он опомнился и резко опустил руку.

— Значит, художник, — князь совсем помрачнел. — А Закон Божий в вашем Изюме читали?

— О, светлейший князь, и читали, и у нас там знаменитый, государем Петром заложенный Змиев монастырь с ликами...

Князь резко оборвал его:

— Ликами, ликами! А ты знаешь, что персияне святых не признают, и персидскому владетелю неможно иметь таких знаков и орденов, что ты изобразил. И на эфесе нарисованной тобой сабли российская императорская корона!

Тревогин отвечал решительно, что те ордена и саблю он заказывал делать ювелиру только для персидского принца. Князь встал с кресла и подошел к Тревогину.

— А что, художник, у вас в Изюме казаков много было?

— Да ведь мы Малороссия, — глядя в лицо князю, теперь спокойно отвечал Тревогин, — как же без казаков?

— И, видно, какой государь казацкий там объявился? Тревогин побледнел, помолчал, потом выдавил из себя, что он долго плавал и в отечестве своем не знает, что теперь происходит. И снова, глядя уже спокойно поверх головы князя, повторил, что все рисунки делал для персидского принца, с которым свел знакомство в Королевской библиотеке.

— Утверждением такой лжи ты делаешь себе конечное обличение в скрытых намерениях, — князь стал размеренно ходить по кабинету, — ибо я точно ведаю, что все те ордена делаются для казацкого государя и что для сего государя поручено тебе здесь строить дом и делать все нужные инструменты для битья монеты.

Князь снова рухнул в кресло и решительно и твердо спросил:

— Какой казацкий государь тебя сюда прислал? Как его зовут? Где он сейчас? Когда он со свитой прибудет в Париж?

Далее князь пишет императрице: «Тревогин тут паки оторопел и прослезился, но, несколько помешкав, ответствовал, что ювелиру Вальмону сего никогда не сказывал. Я стал его уговаривать и убеждать всеми возможными резонами к истинному признанию. Он оставался непоколебим во всех ответах».

— Как я не могу от тебя добрым словом и приватно сведать истину, — сказал тогда князь, — то отдам тебя в руки здешнему правительству.

Тревогин ответил князю, что сказал о себе истинную правду, и в какой бы суд его не отдали, он ничего иного сказать не может.

Князь позвонил в колокольчик, пришел слуга, выслушал приказание позвать сюда немедленно полицейского инспектора, поклонившись, стремглав бросился из кабинета.

Полицейский офицер вскоре явился в сопровождении слуги. Князь сказал ему, что сей бродяга опасный преступник, что его надо немедля отвести к здешнему полицмейстеру, дабы посадить бродягу под караул до отхода кораблей из здешних портов в Россию.

— После ареста преступника пошлите полицейского в пансион к аббату Ваньс, где оный проживал, осмотрите все его вещи и отберите все, что там имеется. Господина Ле Нуара, комиссара, я немедля приглашу к себе.

Полицейский офицер отдал честь, поклонился и приказал Тревогину идти с ним.

Тогда Тревогин как-то странно посмотрел поверх головы полицейского, обернулся к князю и сказал, что ему еще надо видеться с ним наедине.

Барятинский кивнул, и они с Тревогиным прошли в канцелярию.

«Сей бродяга, — пишет Барятинский, — упал пред моими ногами и с плачем сказал мне: «Я пред вами признаю себя виновным, ибо все то, что я вам сказывал и ответствовал, в том нет ни одного слова, которое было бы справедливо. Я РОДОМ НЕ РОССИЯНИН. Я ИНДЕЕЦ. Я СЫН ГОЛКОНДСКОГО КОРОЛЯ».

17 мая 1783 года, в субботу, поутру по королевскому указу адвокат парламента, советник королевский и парижской юстиц-коллегии комиссар Пьер Шенон провел первый допрос Ролланда Инфортюне. Так он значился в документах Бастильского замка, согласно единственному удостоверению личности, выданному голландским адмиралтейством.

Допрос проходил в большом гулком и темном зале в одной из башен Бастилии.

Адвокат Пьер Шенон сел за стол, аккуратно разложил перед собой бумаги и посмотрел на писаря. Тот кивнул головой — готов все подробно записывать. Шенон хлопнул в ладоши, и тут же два полицейских ввели в зал арестанта. С него сняли железа, он потер затекшие запястья и неподвижно стал перед адвокатом. Лицо его даже нельзя было назвать спокойным — оно было неподвижно, без всякого выражения, словно он глубоко спал.

— Ролланд Инфортюне, как ты значишься по голландскому паспорту, отвечай, как твое настоящее имя?

Арестант, как будто из глубины сна, глухим голосом ответил:

— Имя, данное мне при рождении отцом моим и матерью моею, Нао Толонда. После принятия крещения я ношу имя Пьер Голконд.

Писарь с любопытством поглядел на арестанта и застрочил.

— Имеешь ли ты доказательства своего знатного происхождения? — был второй вопрос Пьера Шенона.

— Я имею тайные знаки на теле, но могу показать их только первосвященнику, когда буду восходить на трон. Таков закон нашей страны.

— Как звали твоих родителей? Есть ли братья, сестры? Почему ты оказался в чужих странах? Рассказывай обо всем подробно.

С арестанта сошло оцепенение. Он встрепенулся и уже тихим, но ясным голосом сказал:

— Я расскажу вам свою историю. И ежели вы, государь мой, найдете меня столь виновным, как вы думаете, то скорая казнь была бы для меня приятнее, нежели быть ввержену в сие состояние. Мне было бы легче рассказывать на родном языке, нежели на французском, но я и на французском расскажу так, что не будет ни слова неправды. Начну же свою историю я следующим образом...

Писарь полностью записал историю Нао Толонды, рассказанную им на первом допросе 17 мая 1783 года. Когда «Дело таинственного узника» поступило в Тайную канцелярию в Санкт-Петербурге, ее немедленно перевели на русский язык для императрицы. Вот этот перевод, датированный восемнадцатым веком.

— Начну же свою историю я следующим образом. Низали-эль-Мулук, довольно известный во всей Восточной Индии как славными своими делами, так и браком своим с дочерью Великого Могола, и который царствовал в королевстве Голкондском, был мой отец.

Я родился 29 июля 1761 года и был причиною, что мать моя едва не умерла по рождению меня. Но небо явило свое великодушие, мать моя освободилась от болезни. Отец мой отдал меня женщинам для вскормления, имея намерение воспитать меня как должно. Но сие попечение вскоре кончилось. Мать моя, родив еще одного сына, умерла, оставив мужа своего в крайней печали, от которой он сделался смертельно больным. Поелику у нас была еще сестра, отец назначил зятя нашего над нами опекуном.