Александр Ушаков - Гитлер. Неотвратимость судьбы

Как бы там ни было, после трагической гибели Гели Гитлер отказался от мясной пищи и при каждом удобном случае повторял, что Гели была его единственной любовью. Он непритворно благоговел перед ее памятью и часто вспоминал о погибшей девушке со слезами на глазах. На вилле «Бергхоф» даже после перестройки комната Гели всегда сохранялась в том же виде, в каком она была при ее жизни. Любимый художник нацистского диктатора Адольф Циглер написал несколько портретов Гели, рядом с которыми всегда стояли живые цветы. Что же касается ее смерти, то эта тайна осталась неразгаданной и по сей день.

10 октября 1931 года Гитлер прибыл в президентский дворец. Уверовав в свою значимость, он повел себя весьма самоуверенно и долго говорил о своей миссии спасителя Германии, а затем потребовал доли во властном пироге.

Президент слушал его с каменным лицом. Старому аристократу явно не нравился этот плебей с манерами уличного зазывалы. Он постарался побыстрее отделаться от него, а когда Гитлер ушел, Гинденбург с нескрываемой брезгливостью сказал:

— Этого «богемского ефрейтора» я не посадил бы даже в кресло министра почты…

Еще через три дня Брюнинг представил президенту состав нового кабинета министров. Нацистов в нем не было. Однако фон Шлейхер продолжил свои заигрывания с фюрером, по поводу чего французский военный атташе писал своему правительству: «Шлейхер считает, что, учитывая силы, которыми он обладает, возможна только одна политика — использовать его и перетянуть на свою сторону».

— Мы, — говорилось в нем, — заявляем, что во время предстоящих беспорядков будем защищать жизнь, собственность, дома и место работы тех, кто вместе с нами примкнет к нации. Мы отказываемся, однако, защищать ценой своей крови нынешнее правительство и господствующую ныне систему…

Если перевести эту фразу на нормальный язык, то она означала:

— Готовьтесь к гражданской войне!

Гитлер приехал в Гарцбург без особого желания. Он прекрасно понимал, что за этим сборищем стоит новая попытка его главного организатора Гугенберга подчинить его своей воле. В беседе с ним о совместном правительстве он весьма прозрачно намекнул на Муссолини, который тоже начинал с коалиционного правительства, но потом выбрасывал из него своих союзников. За несколько часов до совместного заявления высказало свое сомнение относительно участия в съезде оппозиции и его ближайшее окружение. Понимая, что все его попытки так ни к чему и не привели, Гугенберг перешел от пряника к кнуту и закончил свое выступление угрожающей фразой.

— Пусть будет проклят всякий, — заявил он, — кто разобьет наш фронт!

В ответ все понявший Гитлер зачитал собственное заявление и отказался присутствовать на совместном параде при прохождении «Стального шлема». Он покинул съезд, громко хлопнув дверью, и всем стало ясно, что уход лидера столь сильной партии поставил крест на роли Гугенберга как идейного вождя германской оппозиции. Без участия в ней крепнувших на глазах нацистов ни о какой действенной оппозиции не могло быть и речи.

Тем временем события продолжали стремительно развиваться, и фон Шлейхер уже подумывал о замене неугодного ему Брюнинга, которому он постепенно начинал отказывать в поддержке, без которой не мог обойтись ни один политик в мире — лояльной к нему армии. Вместе с группой влиятельных лиц фон Шлейхер намеревался всеми правдами, а если понадобится, и неправдами сохранить власть угасающего старца и по возможности усилить ее. И движение нацистов должно было служить одной из опор диктатуры Гинденбурга.

— Теперь они все у меня в кармане! Они признали меня как партнера для переговоров! — восторженно воскликнул Гитлер и отправился к канцлеру.

Дабы избежать столь нежелательного для него развития события, Брюнинг предложил лидеру нацистов избавить германский народ от напряженной и непредсказуемой избирательной борьбы в это взрывоопасное время и проголосовать за доверие Гинденбургу.

— Президент слишком стар и может не перенести всех тех волнений, какими сопровождаются избирательные кампании, — говорил он. — И вам, я думаю, будет нетрудно провести мое предложение с помощью вашей фракции.

Гитлер обещал подумать, и на следующей встрече с Брюнингом, которая состоялась в присугствии Гренера и Шлейхера, прямо спросил:

— А что это мне даст?

— Ничего! — честно ответил Брюнинг. — А вы, как я понимаю, готовы к открытому соперничеству с президентом.

Гитлер пожал плечами и… продолжил обсуждение этого вопроса со своим окружением. Штрассер был против участия в президентских выборах, так как считал, что Гинденбурга Гитлеру не победить. Да и зачем им нужна эта предвыборная борьба? Не выгоднее ли наладить сотрудничество с теми же центристами и захватить власть через парламент, не подвергая себя никакому риску в открытой борьбе?

Геббельс считал, что не выгоднее, и в первую очередь для него самого. Тактика переговоров усилила бы влияние Штрассера, в то время как избирательная кампания могла приблизить его к фюреру. Его поддержали Геринг и Рем. Первый еще не имел своего места в партии и мог выдвинуться только с приходом Гитлера к власти. Второй надеялся входе избирательной кампании дать выход энергии рвавшихся в бой штурмовиков.

Как и в 1930 году, стратегия избирательной кампании Геббельса состояла в массированной пропаганде в каждом немецком районе, нацеленной на отдельные социальные и экономические группы. Было проведено несколько тысяч демонстраций, которые сопровождались парадами штурмовиков. Лидеры нацистов не стеснялись в словесном творчестве и в своих яростных нападках на систему не щадили даже президента.

В самом центре избирательной кампании стоял сам Гитлер. Его выступления вызывали приступы истерического энтузиазма, и перед избирателями стояло само воплощение нацистского движения, призывающее доверить ему высший пост в государстве.

И все же Гитлер проиграл, хотя и набрал 11,5 миллиона голосов. Но и Гинденбург получил на два миллиона голосов меньше, чем требовалось для победы. Предстоял второй тур, и на этот раз Гитлер не колебался.

— Первая избирательная кампания окончена, — заявил он, — вторая началась сегодня, и я выиграю ее!

— Не немецкая экономика, — говорил Гитлер, — завоевала мир, дав возможность в дальнейшем сформироваться сильному государству, — все было наоборот: государство силы создало предпосылки для позднейшего расцвета экономики…

Эти слова вызвали у присутствующих необычайный восторг, то и дело слышались выкрики:

— Правильно! Совершеннейшая правда!

Что же касается коммунизма, то Гитлер не стал отступать от того, что он говорил на своих собраниях.