Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века

С внешней, так сказать декоративной, стороны «Толкучка», пожалуй, выиграла. Торг производится в красивых палатках, построенных по общему типу. Палатки на ночь собираются. В этих палатках можно найти что угодно: сапоги, калоши, чулки, белье, принадлежности домашней утвари, платье и т.д. Вообще, на 2—3 руб. можно одеться с ног до головы, а на 10—15 руб. – приобрести целое домашнее хозяйство. Тут же неизбежные торговки с жареной колбасой, рыбой, ветчиной, яйцами, горячими щами с кашей. Одним словом, целый походный ресторан. За 6—7 коп. можно получить обед из нескольких блюд. Все это находится или на лотках, или в котлах.

Кто продает сапоги, кто пиджаки; бабы – рубашки, чулки. Здесь же толкутся барышники, скупающие у захмелевших мастеровых последнюю одежонку. Пищат гармоники. На земле на грязной скатерти разложены незатейливые антикварные вещицы. В общем, картина та же, но торговля идет вяло, не оживленно. Народу немного.

– Ну, как дела-то на новом месте, лучше? – спросили мы у торговца.

– Куда там! Хоть волком вой... Сюда никто и нейдет. Вот стоим и морозимся...

Торговец захлопал руками и стал прыгать, разогревая остывшие ноги.

Тем не менее эта глухая сама по себе местность с переводом «Толкучки» стала оживать. Цены на квартиры возросли. Появились новые трактиры, чайные лавки. Чувствуется спрос на торговые помещения для всевозможных мелких одежных и т.п. магазинчиков».

Таким образом, у москвичей всегда был выбор: воспользоваться услугами солидной фирмы или отовариться у уличных продавцов. В первом случае они получали товар почти гарантированного качества. Во втором – экономили деньги, но рисковали здоровьем. Например, в 1914 году московская газета предупреждала насчет рыбников из палаток: «Торгуют они исключительно браком; не исключается даже возможность продажи зараженной рыбы. Но благодаря тому, что эта рыба расценивается продавцами на несколько копеек дешевле, – торговля ею пользуется большой популярностью в среде не только неимущего, но даже среднего обывателя Москвы».

А ведь в тот год из-за огромного подвоза цены на рыбу были не так уж высоки: сельдь голландская – 40 коп. за десяток, астраханская – на гривенник дешевле; кетовая икра – от 40 до 75 коп. за фунт; шведская семга, «распространенная среди московского покупателя благодаря своей дешевизне», – 90 коп. за фунт. Кроме того, в фирменном заведении публика могла полюбоваться какой-нибудь диковиной, вроде выловленной на Каспии огромной белуги весом 72 пуда (1 152 кг), которую торговец рыбой В. Ф. Бобков демонстрировал в своем магазине на Балчуге в 1910 году.

Предвоенной весной только черная икра вызывала нарекания высокой ценой. «Слишком дорога, – сетовали москвичи, – совсем как в 1905 году, во время революции».

– Скоро и совсем ее не будет, – пояснил некий почтенный торговец, – и без рыбы насидимся!.. Наша икра за границу без пошлины идет... Германию и Францию икрой завалили... Германия наложила на икру ввозную пошлину, а мы себя разоряем... Икряной промысел вместо рыбного затеяли... В запретное время, когда ловить законом воспрещается, рыба, положим, стоит 80 копеек, а в разрешенное время – рубль... В прошлом году две тысячи пудов одной икры для заграницы в одном районе добыли в запретное время... А вы хотите, чтобы рыба была...

– А чего же чиновники смотрят? – спросил корреспондент, прикидываясь наивным младенцем. Хотя сам прекрасно знал, что в России, где господствует самодержавие, на подобный вопрос он ответа не получит.

Еще хорошо, что за четыре года до этого власти пресекли распространение так называемой икры Гиппиуса. Сей ловкий господин наловчился скупать обесцветившуюся кетовую икру по 30 коп. за фунт, посредством черного красителя превращать ее в «паюсную», а затем с помощью агентов продавать «деликатес» «с большой уступкой» в буфеты и мелким торговцам. Если учесть, что настоящая паюсная икра стоила тогда от 1 руб. 80 коп., становится понятной заинтересованность всех участников этой торговой операции. Те, кому доводилось отведать изделие Гиппиуса, говорили о незабываемых впечатлениях: стоило откусить от бутерброда с «икрой», как клейкая масса намертво облепляла зубы, а рот приобретал стойкую черную окраску.

Увы, не счесть примеров тому, как сто лет назад московские торговцы дурили покупателей. Чего только стоят «шоколадные» пасхальные яйца из кондитерского заведения госпожи Панкратовой: в тесто для них клали голландскую сажу (не говоря уже о смоляном канате, дегте, квасцах, грязном воске), половинки склеивали столярным клеем, расписывали малярными красками и покрывали черным экипажным лаком.

А превращение обыкновенной газированной воды в «настоящий» «Нарзан»? Некий дрогист [36]Гаусман заказал в типографии 100 тысяч этикеток для «Нарзана», у гравера обзавелся штампами для пробок, и работа пошла. Вместе с компаньоном – владельцем магазина фруктов и минеральных вод «Ялта» Усачевым – они торговали прямо на Тверской. Даже объявления-плакаты рассылали по аптекам и ресторанам, что в «Ялте» «оптовый склад Нарзана» по 9 руб. за ящик. Продукция шла нарасхват (успели продать 35 тыс. бутылок), потому что у дирекции кавказских вод с особого разрешения горного департамента ящик целебной воды стоил 11 рублей.

Конечно, можно еще вспомнить о продаже фальсифицированного молока, об огромном проценте маргарина в «чистом» сливочном масле, о «фруктовых водах» на контрабандном сахарине, но не будем – история безобразий в московской торговле требует отдельной книги.

Что же касается истоков обмана, процветавшего в московских лавках и магазинах, то, по признанию одного из купцов, в его основе лежала простая философия: «В торговле без обмана и нельзя... Душа не стерпит! От одного – грош, от другого – два, так и идет сыздавна. Продавца у нас пять лет делу учат, чтобы все происхождение знал...» Описание приемов, с помощью которых московские торговцы обманывали покупателей в 1906—1909 годах, сохранилось до наших дней: