Френсис Бейли - Защита никогда не успокаивается

— Где бы вы предпочли находиться — в Уолполе или в Бриджуотере? — спросил я.

— Я не хочу ни в какую тюрьму. Я хочу в больницу, чтобы меня там лечили.

— Вас беспокоит возможность оказаться осужденным?

— Да, сэр.

— Вы понимаете, что риск есть?

— Да, понимаю.

— И согласны рисковать, чтобы разобраться с этим делом?

— Да, сэр, согласен.

При перекрестном допросе Дональд Кон сослался на «некоторые признания», сделанные Альбертом Джону Боттомли, и поинтересовался, на каких условиях они были сделаны.

Судья предупредил Кона, что он переходит границы дозволенного. Тут вмешался я:

— Могу сообщить, что эта информация должна использоваться врачами, чтобы установить, является ли рассказанное этим человеком правдой или же плодом больного воображения.

— Хорошо, — согласился судья Кэхилл. — Пусть будет так.

После этого Кон спросил Де Сальво, что он имел в виду, говоря о том, что надо делать «правильно». Что для него «правильно»?

— Я считаю, правильно говорить правду…

Когда Кон закончил перекрестный допрос, был объявлен перерыв. После него я начал повторный допрос Де Сальво. Прежде всего я совершенно ясно показал, что, беседуя с представителями власти, Альберт действовал точно в соответствии с моими инструкциями.

— Следовали ли вы в течение полутора лет моим советам, кому вы должны все рассказывать, а кому — нет?

— Да, сэр. Я слушался ваших советов.

— И несмотря на ваше желание рассказать все мистеру Кону и суду, вы все же, следуя моим советам, ничего не рассказывали все последние полтора года?

— Пожалуйста, повторите вопрос еще раз.

— Пожалуйста. Вы ждете чего-нибудь, прежде чем все рассказать?

— Да, это так.

— Вы понимаете, что если все расскажете, это может оказаться для вас опасным?

— Да.

— У вас есть желание подвергать свою жизнь опасности?

— В данный момент — никакого.

Мы снова поговорили о Бриджуотере, и Де Сальво рассказал, что вел дневник, отобранный потом охранниками. Он сказал, что условия теперь стали лучше, что с ним обращаются хорошо. Он находится в I корпусе, продолжал Альберт, где много тяжелобольных, требующих ухода.

— Я их мою в душе, умываю, помогаю все делать, немножко занимаюсь канцелярской работой, мою полы — делаю все, что потребуется.

Я в последний раз заговорил о «признаниях».

— Альберт, вы сказали мистеру Кону, что, даже если ваш адвокат и будет этим недоволен, вам надо облегчить душу и кое-что рассказать, поскольку вы считаете такой поступок правильным?

— Да, сэр.

— Вы намерены и дальше следовать советам вашего адвоката о том, кому следует делать эти признания?

— Да, намерен, — ответил Де Сальво.

Через несколько дней судья Кэхилл вынес решение, что Альберт Де Сальво в состоянии предстать перед судом.

Мы с Дональдом Коном согласились, что не стоит это и без того сенсационное дело рассматривать перед самыми выборами в сенат, да и мое расписание было забито до отказа. Поэтому суд над Альбертом Де Сальво — Зеленым человеком был назначен на 10 января 1967 года.

Главный тактический прием, при помощи которого я надеялся добиться оправдания Альберта на основании его невменяемости, был прост: я попытаюсь использовать тринадцать убийств, совершенных им в качестве Бостонского удушителя, чтоб показать, до какой степени он психически болен. Для этого мне нужно постараться воспользоваться в качестве доказательства признанием Альберта, подтвержденным данными полиции.

Не было, разумеется, никакой гарантии, что мне удастся использовать как доказательство какую-либо информацию об удушениях. Кроме того, в это время в штате Массачусетс еще с 1893 года действовало правило Макнатена, согласно которому обвиняемый должен был доказывать свою психическую ненормальность, то есть что он либо не отдает отчет в своих действиях, либо не может их правильно оценить.

Некоторые штаты, в которых действует архаичное правило Макнатена, несколько расширили основания для установления невменяемости с помощью так называемой доктрины непреодолимого импульса: обвиняемый мог понимать, что делает, и знать, что это плохо, но тем не менее был не в состоянии сопротивляться непреодолимому желанию совершить преступление.

Кое-кто считает доктрину непреодолимого импульса значительным шагом вперед, другие — глупой и ни на что не годной идеей: как можно достоверно определить разницу между действительно непреодолимым импульсом и тем, который просто не преодолели?

Одним из критериев, использовавшихся для определения, действительно ли это был непреодолимый импульс, считался тест «полицейский рядом». Суть его заключается в том, что даже если бы в тот момент рядом стоял полицейский, обвиняемый все равно не смог бы удержаться от совершения преступления. Многие прокуроры считают этот тест вполне разумным; многие адвокаты придерживаются диаметрально противоположного мнения. По-моему, ценность этого теста сводится на нет одним обстоятельством — многие люди, страдающие серьезными психическими заболеваниями, теряют над собой контроль только оставшись в одиночестве.

Поиски законодательного акта, способного заменить правило Макнатена, были медленными, как поток транспорта, направляющегося в летний день к пляжу. Однако самым перспективным оказался Уголовно-процессуальный кодекс штата. Он предполагает, что обвиняемый не может быть наказан, если в момент совершения преступления психическое заболевание лишало его возможности привести свои действия в соответствие с требованиями закона. Я надеялся, что если Де Сальво будет осужден, мы сможем апеллировать в верховный суд Массачусетса заменить правило Макнатена на это положение кодекса.

Таковы были сложности построения защиты на основании невменяемости, с которыми мы столкнулись еще до начала суда. Раньше чем были отобраны присяжные, Кон, судья Мойниген и я обсуждали основной вопрос — могу ли я использовать данные об убийствах для доказательства невменяемости? Поскольку Кон настаивал, что этого делать нельзя, решать должен был судья. Ситуация была поистине необычной: человека, обвиняемого в совершении ограбления и оскорблении действием, я намеревался защищать, доказав, что он совершил тринадцать убийств.

— Психиатры, — сказал Мойниген, — могут, разумеется, высказать свое мнение. Поскольку в медицинской практике является обычным для установления диагноза изучать прошлое пациента, его окружение, не вижу в данном случае оснований менять такой порядок. Если Де Сальво рассказал психиатрам о совершенных им в предыдущие годы поступках нечто повлиявшее на их решение, они могут сказать об этом, но только для того, чтобы пояснить свою мысль.