Владимир Карпов - Люди долга и отваги. Книга вторая

— Держи, держи!

Кто-то побежал, гулко громыхая по жести сапогами, но тут опять завыла бомба. Не дожидаясь, пока она упадет, я бросился на помощь Панченко. Ботинки скользили по мокрой росистой траве. С ходу я перескочил траншею, пересек тротуар и только хотел выбежать на улицу, как увидел опять все ту же светлую легковую машину. Хрустя шинами по битому стеклу, она мчалась прямо на меня. Я отпрянул в тень под дерево и увидел, что шофер чуть-чуть притормозил. Дверца машины на ходу открылась, из нее высунулся человек и выпустил по госпиталю красную ракету. Она взвилась над крышей. И тут я бросился наперерез машине, на ходу расстегивая гранатную сумку. Мне удалось быстро выхватить оттуда гранату.

Я выдернул предохранительную чеку и, когда машина была уже совсем близко, метнул гранату ей навстречу.

Отбегая к ближайшему дубу, я видел, как граната легко и безобидно дважды подпрыгнула на мостовой будто жестянка какая и вдруг, когда тень наезжающей машины покрыла ее, рванула, да как! Машина словно на дыбы встала, потом ее круто занесло, и, выскочив на панель в каких-нибудь десяти шагах от меня, она врезалась в дерево. Теперь это была уже не машина, а ее обломки. Стекла враз словно ветром выдуло, крылья и капот оборвало, радиатор покорежило. Из открытой дверцы высунулась голова лежавшего в кабине пассажира, руки которого в последний раз пустили к небу ракету.

Я не слышал ни далекого гудения самолета, ни стрельбы зениток. Подбежал к машине и, держа в руках полуавтомат, задыхаясь, крикнул:

— А ну выходи!

Но выходить, оказывается, было некому: шофер тоже обмяк и сполз вниз.

По залитой лунным светом улице кто-то бежал ко мне. «Уж не ракетчик ли еще какой?» — подумал я, но сразу узнал знакомого милиционера Новожилова. Это был низенький, слегка косолапый парень с окающим говорком. Пост его находился около телефонной будки. Не раз во время обхода мы угощали его папиросами. Подбежав ко мне с наганом в руке, он оглядел машину, сказал:

— Во, черти, откуда приспособились ракетами палить! А я-то думал: чего эта эмка пегая все вертится у госпиталя? Один раз проехала, другой. А потом вижу: ракету из нее пустили. Я за наган и только хотел стрелять вдогонку — гляжу, ты гранатой попридержал их. Погоди, да ты никак ранен?

Я провел рукой по лбу, пальцы нащупали что-то липкое.

— Пустяки, царапина, — сказал я и попросил: — Ты, браток, покарауль все это хозяйство, пока я товарища своего проведаю.

Я помчался к дому, с крыши которого слышался голос Панченко. Дежурного у ворот не было. Вбежав во двор, я растерялся: несколько подъездов вели внутрь этого пятиэтажного дома, но по какой из лестниц можно было взобраться на крышу, я не знал.

— Эй, пацан, где на крышу-то вход у вас? — закричал я, увидев паренька лет четырнадцати с повязкой дежурного на рукаве.

— Да там и без вас народу хватает, — сказал он глухо и не очень любезно. — Вы, дяденька, к самому антракту поспели. Слышите, спускаются.

Действительно, в глубине одного из подъездов послышались шаги. Через минуту во двор вышло несколько человек. Двое из них держали под руку третьего, довольно пожилого мужчину в простой ватной кацавейке, бородатого, с виду неказистого и простого. Он хромал, тяжело волоча правую ногу, а позади с полуавтоматом шагал Панченко.

— Видал карася? — не без удовольствия сказал мне Панченко. — А вот и его орудия производства, ты только погляди, сколько! — И он кивнул на кошелку, сплетенную из ивовых прутьев, которую следом за ним нес мальчик в форме ученика ремесленного училища.

Кошелка была доверху наполнена продолговатыми, похожими на толстые стеариновые свечи, сигнальными ракетами.

— Его в контору жакта отведем что ли, товарищ моряк? — спросили у Панченко.

— Да нет, давайте его лучше на улицу, — сказал я. — Там для него уже компания подходящая подобралась!

Пока мы шли к разбитой машине, Панченко рассказывал:

— Я, брат, крышу засек, откуда ракета взлетела, взобрался по лестнице, тихонько через слуховое окно вылез и лег. Вдруг точно кашлянул кто-то за трубой. Я — туда. Только высунулся — гляжу: этот тип сидит в тени, на корточках, ракетницу заряжает. Подполз к нему еще ближе, притаился. Пустил он ракету, а я его штыком сразу в то место, откуда ноги растут, пырнул. «Ты что, — шепчу ему, — гадина, затеял?» А он, видно, перепугался насмерть и тоже мне шепотом: «Что, что»! Я дежурю здесь!» А сам пятится в сторону, подлец этакий! Я тут и закричал: «Держи!» А он как рванет будто молодой. Пришлось ему в ноги пулю пустить, сразу прилег.

— А мы в жакте все никак понять не могли, откуда у него прыть такая, — кивая на ракетчика, сказал один из конвоиров, средних лет человек, в шляпе. — Как дежурных на крышу назначать, он первый просится: «Давайте меня туда, на верхотуру, я один со всеми зажигалками управлюсь». Ну, иной раз, когда людей не хватало, его одного на крышу посылали, думали: герой у нас дворник, даром что за пятьдесят ему, не боится бомб фашистских. А он, оказывается, сам их приманивал!

Милиционер, пока я отлучался, уже вытащил из разбитой машины на панель шофера и пассажира. Они лежали повернутые окровавленными лицами к луне. Один из них стонал. Возле раненых милиционер поставил ящик с ракетами — такими же, какие были в плетеной кошелке у старика.

— А это что за птица? — спросил Новожилов, вглядываясь в старика, и вдруг, узнав его, сказал участливо: — Да где это тебя покалечило так, Харитонов? Никак бомба?

— Эта птица, товарищ постовой, называется ракетчик, — ответил Панченко, — а яички ее особого сорта, вот они! — и ткнул прикладом в кошелку.

— Да ведь это дворник дома сорок шесть Харитонов!.. — протянул слегка огорошенный милиционер, разглядывая ракеты. — Неужели он…

Милиционер подскочил к старику и, схватив его за шиворот кацавейки, закричал:

— Ах ты, шкура продажная! Да за что же я тебя хвалил всем: дворник, мол, Харитонов у меня образцовый — улица всегда возле его дома чисто выметена и во дворе опрятно! А ты вот, значит, кто на самом-то деле! — И милиционер в сердцах замахнулся, но Панченко остановил его.

— Погоди, друг, — сказал он. — На кой ляд по мелочам размениваться? Уж пускай этот гусь ответит за все сразу.

Следователь военного трибунала, у которого мы с Панченко побывали вскоре, рассказал нам подробно обо всей этой компании, задержанной нами около военного госпиталя. Оказывается, дворник дома номер сорок шесть был агент немецкой разведки и вовсе не Харитонов: настоящая его фамилия до революции была Хаммершмидт, имя — Карл. Имел этот Хаммершмидт в старом Питере собственный дом такого примерно калибра, как и отдельный дом, в котором он служил дворником и с крыши которого пускал ракеты. А мостовую, действительно, он подметал хорошо, со свойственной ему аккуратностью, и прослужил он в дворниках ни больше ни меньше как двенадцать лет.