Михаил Бойков - ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

Особенно разболтался я на одной вечеринке у приятеля. Выпито было мною тогда поллитра водки. Но я почти не опьянел (после тюрьмы водка временно перестала на меня действовать), а только чрезмерно разболтался. На следующий день после вечеринки меня вызвали в управление НКВД и предложили прекратить "демонстративные контрреволюционные выступле ния".

— А что? В тюрьму хотите посадить? Ну, сажайте! — запальчиво крикнул я. — Мне не привыкать.

— Не волнуйтесь. Когда нужно будет, посадим, — успокоили меня. — А пока сократитесь.

Это была тоже встреча с "прошлым"…

Разгадка мягкого обращения с нами энкаведистов произошла летом 1942 года, при наступлении германской армии на Северный Кавказ. В дни эвакуации большевиками Ставрополя они стали арестовывать и расстреливать освобожденных из тюрем и концлагерей, которые в прошлом привлекались к суду или следствию по 58-й статье. До этих арестов энкаведисты не хотели спугнуть нас и возиться с нами.

Многим освобожденным из тюрем, в том числе и мне, удалось избежать вторичного ареста. От него спасло нас стремительное наступление германской армии. Энкаведисты не успели расстрелять всех, кого наметили для этого. Занявшие Ставрополь немцы обнаружили в краевом управлении НКВД много документов и часть их опубликовали. Среди них было несколько списков советских граждан, подлежащих аресту. В одном из таких списков я вядел и свое имя и фамилию.

Когда оба моих сына уже сидели в тюрьме, ЖАКТ [4] ЖАКТ — жилищно-кооперативное товарищество. начал судебное дело о выселении нас из квартиры. 9 декабря 1937 года я получила из, так называемого, Народного суда повестку следующего содержания:

"Пятигорск, Мясницкая 3.

Бойкову Михаилу Матвеевичу.

Нарсуд 2-го участка (адрес: Советский проспект 42) вызывает Вас в качестве ответчика в 10 час. 17/X111937 г. по делу с ЖАКТ-ом о выселении.

Подпись:Загорная.

Вместо сына на суд пошла я. Судебное разбирательство длилось недолго. Прежде всего судья вызвал меня:

— Гражданка ответчица! Признаете-ли вы иск ЖАКТ-а к вам правильным?

— Нет, не признаю, — ответила я.

— Что можете сказать по сути дела?

Я заявила, что квартира, в которой наша семья живет 13 лет, записана на мое имя и за это время я ни в чем предосудительном против власти там не замечена. К этому я добавила, что по словам Сталина "сын за отца (а, следовательно, и мать за сына) не отвечает". Услышав мою ссылку на Сталина судья иронически усмехнулся и обратился к адвокату ЖАКТ-а:

— Что вы имеете по данному делу? Тот пожал плечами.

— Ничего добавить не могу. В прошении правления ЖАКТ-а все подробно указано…

Подлинник этой повестки хранится у автора.

Свидетелей на суде ни с моей стороны, ни со стороны ЖАКТ-а не оказалось: соседи не захотели обвинять меня, но и выступить в мою защиту не рискнули.

Посовещавшись с заседателями, судья вынес такой приговор:

"Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, Народный суд 2-го участка г. Пятигорска в составе: председательствующего т. Фоменко, народных заседателей т. т. Нагорской и Сафонова, при секретаре т. Бондаренко, заслушав и рассмотрев в открытом судебном заседании дело по иску ЖАКТ-а № 7 к Бойкову Михаилу о выселении, нашел; ЖАКТ № 7 просит выселить семью Бойкова Михаила, как врага народа. В суд явилась мать ответчика и заявила, что квартира состоит на нее и что она живет в той квартире 13 лет, и никаких нарушений с ее стороны не было.

Принимая во внимание, что нет никаких оснований для выселения, а посему Народный суд определил: в иске ЖАКТ-у № 7 к Бойкову Михаилу Матвеевичу о выселении отказать. Решение может быть обжаловано в 10 дневный срок в Краевой суд, в кассационном порядке.

Нарсудья: Фоменко.

Нарзаседатели: Сафонов, Нагорская

Елена Бойкова [5] Копия этого приговора, подписанная секретаршей Загорной и заверенная печатью суда, хранится у автора.

Это решение удовлетворило обе стороны. Я была рада, что меня зимой не выбросят из квартиры на улицу, а правление ЖАКТ-а, продемонстрировав перед властями свою "советскую бдительность", успокоилось…

Фоменко пользовался в Пятигорске известностью строгого, но справедливого судьи. Он спас от выселения не только меня, но и некоторые другие семьи арестованных "врагов народа". Однако, его самого в 1938 году арестовали и посадили в тюрьму "за пособничество врагам народа

Двадцать лет прошло со дня моего ареста. Теперь я в свободном, относительно свободном мире и от того, что было "там", — в советской тюрьме, — остались только воспоминания, как о тяжелом и кровавом кошмаре.

Дни идут, но воспоминания не растворяются в них, не сглаживаются и не тускнеют, а наоборот становятся все ярче и рельефнее. То, что было "там", нельзя забыть. Да и права, морального права на забвение я не имею, не должен иметь. Такое забвение почти равносильно примирению с коммунизмом и его "воспитательной" и "карательной" политикой и практикой.

За прошедшие годы меня многие часто спрашивали:

— Что было там? Как было там?

Я отвечал, рассказывал, объяснял, писал. Одни верили моим рассказам, другие относились к ним с недоверием или сомнением, иные не могли понять, как и почему в мире возможно существование таких страшных тюрем и жестоких пыток.

Некоторые задавали мне и такие вопросы:

— Вы наверно на всю жизнь возненавидели своих палачей и мечтаете отомстить им?

Нет, о мести я не мечтаю и ненависти к моим мучителям — следователям и теломеханикам — у меня не имеется. Не они корень зла; не они главные виновники и организаторы массовых арестов, пыток и казней, а советская система и коммунистическая зараза, которые необходимо уничтожить.

Мои воспоминания об Островерхове и Кравцове теплоты, конечно, лишены, но вместе с тем я им благодарен. Ведь они дали мне аттестат зрелости советского гражданина после окончания полуторагодичной "тюремной школы"; аттестат не на бумаге, а в моей душе, сердце и мыслях. "Кто не был в тюрьме, тот не знает, что такое государство", — когда-то сказал Толстой. Что такое советское государство — я знаю во всех подробностях, доступных не каждому. В тюрьму я вошел молодым человеком с большой долей наивности, а вышел из нее постаревшим и измученным, но не сломленным духовно, вышел взрослым антикоммунистом с аттестатом зрелости, в который на всю жизнь вписана непримиримость к коммунизму.

В советской тюрьме я так часто видел смерть и чувствовал боль свою и чужую, что стал совершенно равнодушным к жизни, смерти и страданиям — своим и чужим. Но вот теперь, когда я подумаю, что весь земной шар может быть превращен в гигантскую коммунистическую тюрьму, что почти все населяющие его люди будут подвергаться "методам физического воздействия" и получать "тюремный аттестат зрелости" — меня охватывает ужас.